– Что за цирк? Успокойся. – Его голос почти ровный, почти такой же, как всегда.
– Не трогай меня! Не смей! – цежу сквозь зубы, в попытке освободиться.
Айк резко поворачивает меня к себе, припечатывает к стенке.
– Ты что так взбесилась? – спрашивает он недовольно.
Смотрю на него и не верю. Он правда не понимает?
– Я же все видела своими глазами! – кидаю эти слова ему в лицо. – Ты и она…
Айк невозмутим, он отвечает как ни в чем не бывало:
– Что ты видела? Как я поправлял ремень на брюках?
От такой наглой лжи мне становится просто дико.
– А твоя секретарша при этом стояла на коленях и тянулась к твоему хозяйству! Она уже даже губищами своими причмокивала, предвкушала небось. Ты свинья!
– Ничего не было, не дури, – отрезает он строго. – Вера просто привезла мне бумаги.
В этот момент мы оба слышим чьи-то шаги на лестнице.
Вскоре вижу голову свекрови.
– Айк, Мария, нашли время обниматься, – вместо приветствия ворчит она. – Барсег, ты посмотри – их гости ждут, а они тут…
– Нехорошо, пойдемте. – За ее спиной появляется свекор. – Хватит миловаться.
Наверное, со стороны и вправду кажется, будто муж прижал меня к стенке ради ласки.
Мне хочется истерически смеяться.
Обнимаемся, ага, как же, милуемся…
– Не смей никому ничего говорить, – шепчет мне на ухо Айк. – Ты ничего не видела.
– Я не вернусь на праздник, – тихо отвечаю.
– Еще как вернешься, – цедит он сквозь зубы. – Я не потерплю скандала.
Потом впивается в мой локоть своей ручищей и больно сжимает, заставляет подчиниться.
Мария
Я оглядываюсь на Айка, и первое, что хочу сделать: завизжать, потом топнуть ногой, и выдать на-гора все, что видела в кабинете.
Пусть свекры смотрят на меня во все глаза, это не мне сейчас должно быть стыдно.
Будь что будет, гори оно огнем…
Я уже открываю рот, но в этот момент внизу слышится стук двери, а на лестнице раздается топот детских ног.
– Мамочка, где ты? – кричит Лиана.
Она несется наверх так быстро, что ее черные хвостики то и дело подпрыгивают.
За ней поспевает Давид.
– Шоу уже закончилось, ну вы где? – возмущается он.
Их появление отрезвляет.
Я вмиг понимаю – ничего-то мне сейчас говорить нельзя.
Если при свекрах я еще могла решиться выкинуть фортель, то при детях сделать такое будет свинством.
Как я при них могу сказать плохое про их отца? Зачем им знать о том, какой он кобель? Я не хочу делать им больно.