Такие люди чаще работают не за деньги: за Родину, за Семью, за Знание, за право быть избранными, пускай лишь избранными умереть…
Она получила компенсацию, грамотно, в долларовой, уже разрешенной к использованию валюте.
То, что она оставила на счётах погибло, обесценилось, но это как-то не особо трогало, хотя и приносило хоть какое-то облегчение. «Хоть где-то, да обманули, хоть чуть-чуть…» – шептало подсознание.
Именно это и делало предательство менее жестоким. (Про свои иностранные активы, недоступные по закону, но тем не менее существовавшие, она и не думала, хотя и никогда не забывала).
Государство дало этим бойцам достаточно: они, в отличие от других госслужащих, покинули меняющеюся систему сказочно богатыми. Вся сумма была передана наличными долларами по курсу, так что стремительное обесценивание рубля, которое в одночасье сделало нищими всю страну, этим ребятам не грозило.
Падение системы не тронуло их. И сейчас эти бывшие служащие никак не могли считать себя обиженными – единственные люди, которых обошла нищета и безысходность. Те, кто мог не волноваться за свою семью и родных, не думать о каждодневном подорожании в несколько раз и прочих проблемах жестоких девяностых.
Впрочем, даже это безумное расточительство можно было объяснить логически: кому в дополнение к царившему беспорядку нужны ещё почти два десятка высококлассных бойцов, оставшихся без копейки в кармане? Умелых, специально обученных воевать с системой, знающих систему, как свои пять пальцев, но остающихся загадкой даже для своих.
И умные аналитики разваливающейся Конторы оказались правы – ни один из бойцов не думал о мести. Верные служащие обрушающегося государства не испытывали никаких чувств, кроме тягостного недоумения и глубочайшей обиды.
Первое время она лежала на диване, повернувшись лицом к стене, день и ночь. Мышцы, не позволив ей провести и нескольких дней без нагрузки, стали затем обиженно болеть, требуя свою дозу движения. Девушка крутилась на кровати, изламывая тело в сложных движениях, бесконечно потягиваясь и жутко раздражаясь.
Она ела тушенку из банок без опознавательных знаков, не позаботившись даже разогреть. Желудку не нравился подход хозяйки к питанию, но пищу он принимал – бывало и хуже. Жизнь продолжалась, как бы там ни было.
Провалявшись весь день в постели, девушка всю ночь затем ходила по городу, возвращаясь лишь к утру, и проваливалась в сон. Теперь такой распорядок становился привычным, но многолетняя привычка всё равно вызывала чувство неловкости.