Я помню, как еще года в четыре делала все что угодно, лишь бы не встречаться с людьми, которые приходили к нам в гости. Я была с ними знакома: это были мои двоюродные братья, тети, дяди, друзья семьи и даже родные братья и сестры. Я пряталась в комодах, в корзинах для белья, в шкафах, в спальных мешках, под кроватями – в бесконечном списке укромных мест, – и все потому, что боялась людей.
По мере того как я росла, все становилось только хуже.
Хуже? Трудно не рассмеяться над тем, что звучит, как начало картины Вуди Аллена[3]. Но наш смех, скорее, является защитной реакцией на глубокое сопереживание столь болезненному воспоминанию о детстве этой старшеклассницы. Нам хотелось бы верить, что она преувеличивает: жизнь просто не может быть настолько ужасной. Но для многих застенчивых людей она является именно таковой.
У моего брата, которому пришлось носить фиксаторы ног, чтобы исправить вызванные детским параличом повреждения, развился такой же болезненный страх перед людьми. Всякий раз, когда раздавался стук в дверь, Джордж быстро пересчитывал всех членов семьи, чтобы убедиться, что все на месте. Если кого-то не хватало, он тут же мчался в свое убежище под кроватью или в еще более безопасное место – за запертую дверь ванной комнаты. Только после долгих просьб и уговоров он уступал и выходил, чтобы поприветствовать соседа или приехавшего из другого города родственника.
Моя мать, преисполненная сострадания и понимающая, как работает человеческая психика, решила, что должна помочь Джорджу, пока его застенчивость полностью не вышла из-под контроля. Ведь из-за нее его мучения продолжались даже после того, как в фиксаторах для ног отпала необходимость. Мать, убежденная в том, что он должен больше общаться с детьми своего возраста, договорилась с государственной школой, чтобы его приняли прямо посреди начавшегося семестра. Джорджу на тот момент было всего четыре с половиной года[4]. Мама рассказывала: