Фелицате тогда было около тринадцати лет – нынче столько сравнялось Тане. День стоял серый, с редким моросящим дождиком. Сквозь прорехи в облаках дождевая пыль перемешивалась с солнцем, создавая удивительную картину разноцветного воздуха, подкрашенного золотистыми искринками. Не доезжая с километр, матушка попросила кучера остановить двуколку, дальше они пошли пешком, пачкая юбки в жирной грязи цвета малахита.
Над куполом кружевного зонтика матушки кружились мошки. С еловых веток осыпались прозрачные капли. На мощном сосновом стволе трудился красноголовый дятел. Пахло сыростью, лесом и… счастьем.
Старца они застали на полянке около скита. Подоткнув рукава подрясника, отец Матфей колол дрова. После каждого взмаха его дыхание становилось тяжелым и прерывистым, и он покорно опускал очи долу.
– Старый стал, матушки, сила уже не та, – сказал он, заметив подошедших.
Смуглое лицо старца было так сильно изрезано морщинами, что кожа казалась корой старого дерева, в глубине которой полыхали яркие молодые глаза.
Матушка поклонилась низко, поясно, и подтолкнула вперед Фелицату:
– Благословите дочь, батюшка.
Отец Матфей прищурился и протянул руку к Фелицатиному лицу, ощупав черты, как слепец.
– Хорошая барышня, сердечная, но благословлять не стану. – Он помолчал. – Она будет благословенна в своих потомках.
Резко отвернувшись, батюшка снова взялся за топор и принялся тесать щепу, приговаривая:
– Эх, люди-щепочки, полетят они по ветру, когда коренной лес рубить станут.
Тогда Фелицата Андреевна не поняла слова старца, но впоследствии память о визите с каждым днем наполнялась новым смыслом, где имела значение любая мелочь – и топор, занесенный вверх, и легкие щепы, и слова о потомстве, единственной веточкой которого была Таня.
Прервала размышления громкая возня в коридоре и протяжный пьяный вопль соседа:
– Нюся, щей наливай, муж пришел!
Ему ответил визгливый женский голос:
– У собутыльников столовайся. Шиш тебе, а не щи. Я к тебе стряпухой не нанималась.
Сосед громыхнул:
– У министерши спроси. Пусть поделится с рабочим классом, фифа дворянская.
Фелицата Андреевна вздохнула и щелкнула спицами. В темноте комнаты предметы меняли очертания, но, поднимая голову, Фелицата Андреевна то и дело смотрела в сторону стола, на котором лежало Евангелие с вложенной внутрь купюрой.