Ему нужно было пробраться к императорской опочивальне. Благо она находилась недалеко от его покоев. Фауста обещала найти повод отослать стражу. Максимин прислушался: с дальнего конца коридора доносилось шлепанье сандалий по каменным плитам. Должно быть, это уходили стражники. Путь был свободен, хотя и оставался риск столкнуться с кем-нибудь из прислуги.
Позабыв о больных суставах и своем императорском величии, Максимин крался к опочивальне обидчика. Когда он увидел перед собой широкие створчатые двери из красного дерева, ведущие в нее, ему показалось, что он разом помолодел лет на двадцать. С трудом подавляя волнение, Геркулий постучал, как они с Фаустой условились. Одна из створок двери отворилась бесшумно: накануне Максимин велел смазать петли маслом.
Он проскользнул внутрь. Во мраке императорской спальни Фауста напоминала призрак. Ее бледное лицо сверкало в лунном свете, растрепанные волосы спадали на обнаженные плечи. На ней была только простыня, в которую она завернулась, прежде чем впустить отца в спальню. Фауста несколько раз громко всхлипнула. Максимин шикнул на нее, но взглянул на красные от слез глаза дочери, и ему стало не по себе. Он отвернулся и увидел мирно спящего зятя. Тот лежал на правой половине громоздкой кровати, из-под пурпурного покрывала виднелись только лоб, светлые волосы и руки, обхватившие подушку. Его тихое посапывание было единственным звуком, нарушавшим царившую в комнате тишину.
Максимина охватили сомнения. Он, храбрый воин и прославленный военачальник, собирался зарезать спящего, ничего не подозревающего человека, пусть тот и был его врагом. Взгляд скользнул чуть выше, остановился на изголовье кровати, украшенном орнаментом из слоновой кости в виде дремавшего льва. Максимин тут же испытал азарт. Он почувствовал себя отважным охотником, подбирающимся к спящему зверю. Если лев проснется прежде, чем ему будет нанесен смертельный удар, то хищник разорвет охотника на куски.
Максимин вытащил из-за пояса кинжал и двинулся к императорскому ложу, но Фауста схватила его за руку. Отец в раздражении хотел оттолкнуть дочь, но та вдруг прильнула к нему, обняла и поцеловала.
– Я люблю тебя, отец, – прошептала она.
В последний раз Фауста проявляла к нему такую нежность, когда была совсем маленькой. Он замер, сердце защемило. Обнявшись, они не решались заглянуть друг другу в глаза. Если бы дочь попросила его сейчас развернуться и уйти, Максимин подчинился бы. Но она отпустила его руку и отошла в темный угол. Несколько мгновений он стоял неподвижно, дыша глубоко и часто, затем, встав на цыпочки, сделал пару шагов в сторону Константина. Однако нервы не выдержали. Издав воинственный клич, он бросился на зятя, демонстрируя завидную для своих лет прыть. Максимин навалился на врага всем телом и всадил ему кинжал между ребер, тут же вынул и ударил вновь. Покрывало стало мокрым от крови.