Моя мать спросила служащего, что произошло. Тот сказал, что предыдущей ночью подростки ехали на двух автомашинах по сельской дороге. Один водитель решил испытать храбрость другого и направил ему навстречу свою машину, а тот не захотел уклониться. При лобовом столкновении погибло девять человек, ни один не спасся в аварии. Я был в то время подростком и глупость моих сверстников произвела на меня глубокое впечатление, которое я никогда не забуду. Мне было непонятно, почему они сотворили такую глупость и как их семьи и друзья воспримут эту ужасную утрату. Меня трясло от страха при мысли о случившейся трагедии. Я никогда не видел аварии столь предательски жестокой.
Мы склонны квалифицировать и сравнивать страдания и утраты. Мы говорим о количестве убитых, длительности времени, проведенном в госпитале, характере насилия, накале семейных раздоров, трудностях и неудобствах болезней, сложности разводов или серьезности неудач. Я делал это сам не раз. После аварии я впервые обнаружил себя в конце шкалы сравнений. Газеты обсуждали происшедшее с нашей семьей в течение семи дней. После этого мне звонили сотни раз; я получил тысячи почтовых открыток и писем. Я стал знаменитостью – тем человеком, чью утрату невозможно вообразить или превзойти. Я часто слышал в свой адрес: «Три поколения убиты в одной аварии!» Или: «Все женщины вашей жизни погибли, за исключением бедной Кэтрин!» И наиболее часто: «Я знаю страдающих людей, но их случаи несравнимы с вашим. Ваша утрата – самая страшная из всех, о которых мне доводилось слышать».
Но я сомневаюсь, что такая ужасная трагедия может быть как-то квалифицирована или что ее можно сравнивать с другими. Любая утраты есть утрата. Все утраты плохи, только по-разному. Каждая утрата по-своему уникальна и причиняет боль, не похожую на другую. Каждая утрата катастрофична по отношению к ее ущербу, совокупности последствий и необратимости.
По какому параметру оценивать и сравнивать утраты? Моя утрата была неожиданной и травмирующей, как если бы это был атомный взрыв, превративший цветущую долину моей жизни в мертвую пустыню. И мое страдание началось сразу и в полную силу, как будто я упал с обрыва. В то же время было ясное осознание трагедии. Я прекрасно понимал, что со мной случилось, поэтому мог достаточно быстро наметить план действий для себя и своей семьи. Нескольких дней после аварии вместе с членами моей семьи и друзьями я обсуждал, как пережить горе, справиться с домашней работой и воспитанием детей.