– А как он мог выпасть?
– А он и не должен был выпадывать, просто кто-то взял его рассмотреть и не успел положить на место.
– И что теперь будет?
– Что-нибудь да будет. Ладно, я пойду.
Александр Фёдорович встал, тщательно осмотрел свои брюки и рукава плаща, ободрал оставшиеся кое-где обрывки скотча, с некоторым сомнением посмотрел на перепачканные кровью рубашку, галстук и плащ. Шагнул к мойке, выбросил мусор в ведро, сгрёб и сунул в портфель две лежавшие на столе папке и пошел к выходу.
– Александр Фёдорович, может плащ постираем, почистим костюм? Я вам рубашку дам и галстук… А кстати, кто за меня отвечает на работе?
– За вас? А меня вы не спрашивали?
– Нет…
Александр Фёдорович по дороге остановился у двери в комнату и показал пальцем куда-то вглубь. Из коридора был виден эстамп картины Хокусая, висевший в головах у кровати.
– А вы, Семён Семёнович, никогда не задумывались, почему на картине воробей и ножницы?
– Нет, но можно посмотреть в интернете. Там, как пить дать, обязательно высказались какие-нибудь искусствоведы.
– Мнение искусствоведа – кал человека, всю жизнь питавшегося облизывая леденцы. Если его опубликовать в интернете, то это будет даже не сам кал, а его фотография. А вы сами что-то об этом думали?
– Да. Я думаю…
– Не надо. Я тоже подумаю об этом.
Он подобрал в коридоре свалившийся с ноги ботинок, присел, немного повозился, развязывая и завязывая шнурки. Портфель всё это время он неловко держал подмышкой и не ставил на пол.
– Натоптал я у вас.
– Ничего, я приберусь, а потом быстро на работу.
– Не ходите, я поговорю с начальством. Можно одно одолжение? Не мойте пол минут пятнадцать, я как раз до работы доеду.
– Ах, да. Я сейчас прилягу, а вечером приберу.
Александр Фёдорович открыл дверной замок, сбросил цепочку и шагнул за порог.
– Александр Фёдорович! Вы портфель забыли застегнуть! Опять что-нибудь потеряете.
– Спасибо, спасибо. До свиданья…
Семён Семёнович Горбунков, 8 августа 1968 года рождения, проснулся как обычно, за несколько минут до писка старенького электронного будильника. Его дисплей светился зелёным и если не знать, что много лет назад он был вставлен на “шесть-тридцать” можно было принять часть его циферблата за счёт: “1:1». Он полежал, посмотрел в сереющий над ним потолок и попытался вспомнить, что он делал вчера. По всему выходило, что то же самое, что и позавчера. Ещё один день на бесполезной работе. Потолок серел чуть меньше чем три дня назад – было третье апреля. Два дня назад перевели часы на час вперед и отобрали кусочек времени от его законных суток. От этого слегка побаливала голова и хотелось пить.