Такими стали и шторы на окне, и даже постель, на которую Ивана уложили спать.
Слева от окна в самый потолок упирался платяной шкаф. Двери в нём полностью не закрывались. Шкаф, видимо, был до отказа набит нарядами.
Напротив располагался туалетный столик. На нём было навалено всё: и украшения, и клубки пряжи, и носовые платочки, и даже пара лаптей.
Кузнец вскочил с кровати и его затошнило резко. На подушке лежал клок длинных волос. Иван подумал, что после смерти Евгенькиной матери никто даже не удосужился заменить постель.
Да и к чему было это делать, если Полянский столько лет хранил память о жене, что даже не заглядывал в комнату. Это был самый настоящий склеп.
От шкафа несло чем-то зловонным. Иван приоткрыл дверь и увидел там несколько тушек мелких крыс.
Видимо, травили в доме грызунов, и в этом шкафу животные нашли своё последнее пристанище.
– Да-а-а-а-а, – вздохнул Иван. – Работы тут немало.
Он выглянул в окно. Долго смотрел, как суетливо дворник мёл дорожки, наклоняясь и приглядываясь, словно боялся упустить пылинку.
В дверь постучали.
Иван вздрогнул и сказал:
– Войдите…
Никогда ещё никто не стучался вот так к нему в комнату, и это «войдите» вырвалось из его уст так неожиданно, что сам оторопел. А хотя мог самостоятельно подойти к двери и открыть её.
В комнату вошёл Пётр Николаевич.
Он закрыл нос рукой и сказал:
– Ну вот и очухался… Принимай то, что есть. Другого жилья я тебе предоставить не могу. Ты уж тут сам как-то похозяйничай. Можешь избавиться от всего и спать на полу. А можешь прибраться и жить как настоящий купец. Мечтал, небось, на моё место встать, когда Евгенькиной руки у меня просил?
– Не мечтал, – ответил Иван, – я хотел в отцовском доме с ней жить по-простому, по-человечески.
– А тут тебе, значит, не по-человечески? – возмутился Полянский.
– А тут нет, – Иван осмотрел комнату. – Можно было всё это сберечь, а так… Моль сожрала, да крысы помогли.
– Что есть, то есть… – пробормотал Пётр Николаевич как-то виновато. – Пойдём вниз, отдышишься и начнёшь вить своё кузнецкое гнездо в моём доме. Да потише себя веди. Евгенька вон второй день беспробудно спит. Намаялась она, пока ты плохой был.
А у Ивана даже ноги тряслись от одной мысли о Евгении. Как давно он её не видел!
За завтраком в кузнеца никакая пища не лезла. Хотя стол был накрыт богато. Только маленькую кружку молока он осилил. И пока Полянский набивал свой желудок, именно набивал, Иван всё рассматривал свои руки.