Телефон издал капризный звук: я же забыла отписаться мужу, что приземлилась и разместилась. Он спросил, все ли нормально, и печатал что-то дальше. Затем перестал печатать и начал звонить. Я продолжала смотреть на машинки за окном и перевела взгляд на его фотографию на экране входящего вызова, которую я уже несколько лет не меняла. Я каждый день видела это фото в своем телефоне, так долго и часто, что он совсем перестал меня волновать, превратившись в элемент гарантированной повседневности. В перерыве между звонками я записала ему аудиосообщение, что все хорошо и что я очень устала, и попросила не говорить моим родителям, что я в Москве. Я поставила телефон в режим «не беспокоить», включила музыку и открыла еще одну бутылку «Просекко».
Несколько ужасных окурков медленно разбухали в стакане, и похожие на чернила пятна расплывались в воде, в то время как бумага фильтров отклеивалась от сигарет и дрейфовала по поверхности. Было похоже на загрязнение вод мирового океана. Опустошенная бутылка и две пробки валялись на полу рядом с моими кроссовками и бельем. Я смотрела на мерцающую красную лампочку под потолком. Дым низко проплывал мимо пожарных датчиков. Интересно, они завопят и меня арестуют, как преступницу? Я смогу заснуть в ближайшие часы или проваляюсь всю ночь? Самое было ужасное состояние: одновременно и сильной усталости, и нежелания спать. Укорачивающееся время ночи изводило меня. Машин за окном становилось меньше, и они начинали ездить быстрее и агрессивнее.
Я нервно взяла телефон, ожидая кучи сообщений и пропущенных от мужа, но он снова обыграл меня: ничего, ни звонков, ни писем. Только две синие галочки, напротив отправленного аудиосообщения. Я легла головой на подушку и закрыла глаза, пытаясь наслаждаться своим одиночеством и свободой. Я посмотрела на себя в зеркало на шкафу и понравилась себе даже без косметики. Я представила, что в номере еще кто-то есть кроме меня и сейчас выйдет из душа, а я его жду. Мне было все равно, кто это. Пусть это будет Роман, или портье, или водитель, который не помог мне с чемоданом. Потом я подумала, что не хочу видеть здесь мужа, а мне бы хотелось видеть кого-то сильно старше или моложе меня. Я ведь все равно понимала, что не смогу быть с другим мужчиной в реальности, пусть только в моей голове. Чтобы было что-то окончательно неправильное. Если это – порочная мысль, то как порочная мысль может не дать полета фантазии? Я погасила свет и на мгновение погрузилась в полную тьму. Затем глаза начали привыкать к полумраку: номер был неплохо освещен лунным светом и желто-синими красками ночи из окна. Моментально проявились силуэты настольной лампы, угловатой мебели и бликов на металлических поверхностях. Я смотрела на дверь номера, и мне стало не по себе: мне казалось, что дверная ручка слегка шевелилась. Я не знаю, чего я испугалась больше – того, что она действительно дрогнула, или что ко мне могут вернуться мои маниакальные расстройства? Я вылезла из-под одеяла и пошла проверять. Я сначала захотела укутаться в халат или вовсе одеться в верхнюю одежду, но все равно навстречу своим страхам пошла абсолютно голая, вооружившись только айфоном с включенным фонариком. Я повернула ручку, и дверь открылась. Зажмурившись от холодного света коридора, я осторожно высунула голову в щель и осмотрелась. Коридор был пуст. Никого и ничего, кроме одинокого кулера с синей водой. Я снова закрыла дверь и нажала кнопку. Невозможно было проверить, закрывает ли эта кнопка дверь, потому что с каждым новым поворотом ручки дверь с легкостью открывалась изнутри. Я вернулась за халатом, накинула его, небрежно перетянулась поясом, вытащила пластиковый ключ из включателя, нажала кнопку изнутри, выскочила в коридор и подергала ручку снаружи. Заперто. Вновь войдя в номер, я снова потеряла уверенность, что эта фиговая кнопка удерживает дверь запертой. Я повесила табличку на дверь «не беспокоить», словно бы это был самый надежный замок от любой нежелательной интервенции, придвинула стул к входной двери и снова пошла в постель.