Каждого.
Каждого, кто дал сыну Келлфера выйти с Аланой на плече, кто не поинтересовался, почему безумный наставник куда- То уходит. Каждого, кто не стал разбираться, что именно несет сын Келлфера. Каждого, кто мог бы встретить беглецов по пути, и кто не остановил их.
Сина, позволившего, чтобы в руки к сыну Келлфера попал один из созданных отцом Даора скрывающих амулетов, Сина, оказавшегося таким недальновидным – и предпочитавшего войну хорошим отношениям с семьей Карион.
Каждого наставника, продолжавшего обучать, каждого послушника, продолжавшего учиться.
Испепелить каждого.
Эта мысль была почти успокаивающей.
– Он, кажется, сходит с ума, – заметил Олеар, будто уловив мысль учителя. – Вы не думаете, что если он повредится рассудком, Син…
Даор повернулся к Олеару. Губы его расплылись в улыбке.
– Син что?
– Будет не доволен? – Олеар сделал шажок назад.
– Ничего не посмеет предъявить мне из- За безымянного служки, после того, как отказался давать подробную карту. Я не доволен его бездействием куда сильнее.
– Ведь война… – почти на грани слышимости прошептал Олеар, избегая встречаться с Даором взглядом.
– Простите, простите! – вдруг проплакал проводник. – Я все расскажу и без карты! Ни у кого нет карт, директор не дает их составлять, тут слишком много важных мест, мы все ходили разными маршрутами… Я знаю почти все… Я покажу на вашей карте, если зажжете свет. Я расскажу…
– Мне нужно, чтобы ты молчал, – процедил Даор. – Заткни ему рот кляпом и отдай его… да кому угодно. Убери это отсюда, – обратился он уже к мигом вскочившему Олеару. – Он мне больше не нужен, я закончил.
– Понял, – коротко ответил Олеар, поднимая крупного мужчину за одежду, как мог бы поднять котенка. – Я быстро. Его подлечу, чтобы не было проблем с Сином.
Олеар выскользнул за дверь, и тихий надрывный стон безымянного поглотила глухая тишина спящего коридора. Дверь со щелчком затворилась за ними, и черный герцог остался один. Он подошел к подоконнику и, вглядываясь в едва начинавшее загораться рассветом небо, положил руки на влажное от росы шершавое дерево со сточенными сучьями и выжженными глубоко в жестких волокнах рунами. На секунду в разуме черного герцога не осталось ничего, лишь этот грубый предмет, простой, примитивный и тем отвратительный.
«Я не вижу смерти, – вспомнил Даор слова Ингарда. Его слова никак не вязались с обреченным тоном, которым были произнесены. – Я не могу говорить со всей уверенностью, но мне спокойно. Келлан не обидит ее».