Дон Гильермо, внезапно растерявший всю веселость, озабоченно шептался со своим поединщиком, ухватив его за ремень и что-то оживленно доказывая.
Морено, напротив, стоял в одиночестве, сложив руки на груди и наблюдая за приготовлениями. Команда, которая знала своего капитана так же хорошо, как карту шхер у побережья Йотингтона, советы давать остерегалась, а остальные посетители не рисковали приближаться – уж больно угрюмый у него был вид.
– Если выиграет Гильермо, он продаст леди на континент, – прошептала на ухо конопатая служанка. – И сделает так, чтобы все знали, у кого он отбил трофей.
Ответить Дороти не дали: хозяин таверны ударил молотком по медной чушке, которая тут была вместо гонга, давая сигнал приготовиться. Толпа вскипела, началась толкучка, рыжая бросила Дороти и протиснулась в первые ряды.
Морено расстегнул перевязь с палашом, стянул ремни с кобурами и небрежно бросил на лавку. Следом легли перстни. Туда же отправился алый пояс из офицерской перевязи, который Морено так и не сменил на что-то подобающее (похоже, ему просто нравилась эта шутка и то, как она бесит Дороти), последней упала рубаха. Происходящее живо напомнило о том, что случилось в ее каюте совсем недавно. Воспоминания были тоже некстати.
Капитан “Каракатицы” остался только в штанах, которые поддерживал толстый ремень, и сапогах. Смочил ладони водой из кувшина, пальцами зачесал назад черные вьющиеся волосы, вытер руки поданным полотенцем и уселся за стол.
Гигант Мбанди замешкался – дон Гильермо что-то горячо шептал ему в ухо, – потом кивнул, раздул и без того широкие ноздри и внезапно глухо рыкнул, ударив себя кулаком в грудь. Заводил, подначивал. Команда “Дьябло” взревела, поддерживая своего поединщика.
На Морено этот спектакль впечатления не произвел – он только скучающе приподнял бровь.
– Я поставил два серебра, – тихо признался кто-то из команды. – Чертовски жалею, что не прихватил больше.
Дороти хотела спросить, откуда у команды Морено такая уверенность в победе, что они ставят последние деньги, но промолчала.
Смотреть на капитана “Каракатицы”, который, разминаясь, поводит плечами или напрягает руки, было приятно, от этого зрелища в солнечном сплетении стало горячо, а потом жар спустился ниже…
Дьявол! Дороти не хотела смотреть, но и отвести взгляд было подобно пытке.