Оба задумались.
Для Эдвина такие разговоры и размышления были настоящим медом. Ничто так не радовало его уже с давних пор, как собеседник, от которого вдоволь и толку, и проку. Пусть крепким словцом можно поранить, но кто, как не Эдвин, понимал, насколько ценны обличения для спасения души. Он готов был бесконечно слушать своего друга.
Лошади шли трусцой, телега размеренно поскрипывала и стучала колесами от плохой дороги.
– Не дай Бог нам когда-нибудь столкнуться с кардиналами, заглянуть в эти украшенные гробы… Брат Мартин мне как-то раз шепнул, что на папском престоле, – Фабиан приблизился к Эдвину и, закрыв губы ладонью, чтобы не услышал возчик, тихо прошептал. – Никто иной, как сам антихрист!
Эдвин буквально оцепенел и попросил друга сменить тему, ведь за такое их могли попросту казнить, будь там хоть один свидетель.
Они оба опустили головы, лишь изредка присматриваясь к равнинному полю с ухабистыми тропками, щурились на тяжело висящее над головой просторное небо. Старая кляча, на ней наездник и покосившийся дом – медленно отдалялись от них облака. Они увлекли за собой взгляды путников, которые предавались глубоким размышлениям и задумчиво водили глазами.
Дорога показалась им долгой, она заняла весь день и вечер. Уже стемнело, когда лошади остановились у старых деревянных ворот заставы.
Лежащий чуть поодаль Виттенберг предстал им во всей своей красе, Эдвин и Фабиан сразу влюбились в этот вид. Две величественные башни городской церкви Святой Марии, залитые лунным светом, высились под самыми звездами, и были подобны сверхъестественной лестнице в небо.
Над крышами домов поднимались белые столбы дыма, и их было даже виднее, чем сами дома. Они были похожи на белые тропки. Ночью нельзя было увидеть многого, но все же, было в этом городском пейзаже какое-то особое изящество.
Виттенберг, 1521 г.
Теперь, когда слухи о Мартине Лютере прогремели по всем городам, только редкий зевака мог сказать, что пропустил все мимо ушей. Молва распространялась, точно молния по небу, освещая и облагораживая истиной простые и светские умы.
Ночь сияла нежной тьмой, когда окраинная дорога стала сменяться на широкую, но по-прежнему неровную и извилистую городскую дорогу. Они остановились у ворот; над ними покачивалась на крепком ветру кленовая вывеска с красующимся названием «Виттенберг». Туда и покатила повозка, подбрасывая на себе озябших от северного ветра товарищей.