– Вот бы у меня был попугай, – вдруг сказал Жека после минутного молчания.
– А зачем? – спросил я.
– А научил бы его говорить, у наших соседей знаешь, какой попугай офигенный?
– Это у кого?
– У дядь Васи. Когда дядь Вася в колокол бьёт, попугай кричит: «Свистать всех наверх!»
– Нифа се, – сказал я, и молча позавидовал.
Сосед Жеки, дядя Вася, был какой-то важной шишкой на железной дороге, хотя почти всегда поливал огород в тельняшке и носил могучие седые усы, прямо как у любых капитанов из абсолютно любого советского фильма про матросов. Уже в то время у него были две машины: крутейший Альфа Ромео и новенький Ниссан. Добрейшей души человек был. Мы, когда ехали в город, пытались подгадать время, когда он уезжает из дома по каким-то своим важным делам и оказывались на остановке, где он нас видел и подвозил, а мы наслаждались видом из окна его машины, глазели на стоящих на остановках людей, которые могли ждать автобус бесконечно, потому что никто не знал, есть он или нет.
– Ну, так что? – говорю я. – Значит, завтра Лёха должен приехать, а как Гофу искать будем?
– Да никак! Он сам нас найдёт.
– Давай тогда домой, а потом на качели на «Мясокомбинате», покачаемся. Вдруг у них оценки вчера выставляли. Приедут, а мы уже на качелях их встречаем!
– Давай.
Качели на «Мясокомбинате» – это было место встречи. Они были большие и железные, поместиться на них могли бы человек 10, нашего возраста. Вдвоём раскачиваться было трудно, но реально, что мы, собственно, и делали. А сам «Мясокомбинат» был огромен, на нём работали с этого района практически все, это пятиэтажка с шестью подъездами, трёхэтажка с двумя подъездами, во дворе которой и располагались качели, а также жили Лёха и Гофа. Двухэтажка с одним подъездом на 4 квартиры, где жило руководство «Мясокомбината», а также около двадцати-тридцати своих домов, где жили в основном бабушки, чьи дети работали на «Мясокомбинате». К этому я еще не раз вернусь, истории, связанные с этим районообразующим предприятием, не будут тут редкостью.
Так значит так, Лёха возвращался из детдома на лето к бабушке, а Гофа из новокупленного огромного дома на поселке, почти деревне, в трех-четырех километрах от нас. Приезжал он тоже к бабушке, которая жила в однушке в том же доме, где и бабушка Лёхи, только в соседнем подъезде. Вообще, сколько помню Гофу, его мать с отчимом постоянно разменивали квартиры на другие, доплачивали, покупали квартиру больше, продавали, покупали две квартиры, и только сейчас, в период миллениума, они созрели до домика в деревне, так сказать. Гофа всё терпел, иногда его это даже забавляло, до того момента, когда он, в дупель пьяный в свои двенадцать лет, залез в форточку предыдущей квартиры. По счастливой случайности дома никого не было, и он без задней мысли улегся там где-то, а утром понял, что ошибся не только квартирой, но и домом. Вылез обратно и ржал как обморочный, что его никто не запалил, рассказывая нам эту историю, раз от раза дополненную новыми подробностями. А если рассказывать про самого Гофу, то будет казаться, что это сказочный персонаж, которого просто кто-то выдумал. Гофа постоянно что-то напевал, спросишь его что, а он во весь голос начинает вопить своей шансоновской подачей. Так мы услышали от него хиты, которые возможно и не были никогда хитами, «Яна я помятая пионервожатая», «Приходи ко мне на баню, я тебя оттарабаню» и нетленный стих «Опять весна, опять грачи, опять не дашь, опять дрочить», который он ножиком вырезал на двери в подвал, в одном из подъездов, где когда-то жил. Кстати, назвать его местной достопримечательностью тоже нельзя, были персонажи и посерьезнее, и подурнее. А Гофа был обычным ребенком, за которым родители следили только тогда, когда его привозила милиция, за то, что он на трамвайной колбасе катался, обкусывал яблоки на местном рынке или воровал у бабок семечки вместе со стаканами.