В глубине алькова блестело серебро – ужин готов. Солнце зашло. Уходит за далекие холмы свет, оставляя нас в бесплодной пустыне ночи. Я гляжу на твое лицо – оно так печально, так прекрасно. Твои глаза, твои бледные щеки, твой темный рот. В твоих зрачках я вижу зеленый отблеск неба. Я целую тебя и мне хочется, чтобы ты спасла меня от одиночества. Еще одна длинная ночь. Я гляжу на тебя и понимаю, что твои прекрасные щеки когда-то сгниют, твои нежные губы когда-то сгниют и разложатся, твои глаза пропадут в мягкой земле и руки, сейчас обнимающие меня, будут лишь горстью праха. Я целую тебя и в моей голове звенит мысль о том, что все, что сейчас я люблю – это уже ничто. Я сам – лишь холодный труп, похороненный под толщей земли. Но я целую тебя, чувствуя, как ночь постепенно наполняет меня тоской и горечью, когда я понимаю, что все вокруг очень глупо. Я пытаюсь просто целовать тебя. Я пытаюсь развеселить себя, когда представляю нас, как двух скелетов, обнимающихся и признающихся друг другу в любви.

Когда я смотрю на людей, я вижу их внешние оболочки, которые шагают по мостовым, улыбаются, радуются и корчат рожи. Люди стали своими собственными оболочками – испарения их мыслей вертятся вокруг инертной груды материи.
Я стою посреди людского потока. На мне черный сюртук, в моих руках фамильная трость, мои волосы напомажены и приведены в порядок, мое лицо гладко выбрито и глаза глядят из глубины глазных впадин. Кроме сюртука, на мне мое тело. Мое тело дышит; я чувствую прикосновение белой накрахмаленной рубашки, чувствую, как пальцы едва заметно дрожат, сжимая трость. Мой ум мечется от одного чувства к другому: от обоняния к осязанию, от осязания к вкусу дыма во рту, от вкуса к созерцанию длинной, заполненной народом улице, которая освещена заходящим солнцем, чьи лучи пробиваются сквозь мягкий шелк городских туманов – прозрачных, невесомых, едких, трепещущее-сладких, ослепительных. Солнце садиться, высокие башни домов, дворцов и соборов похожи на темно-синие силуэты, парящие в его бархатном свете. Улица полна людей. Они идут прочь от дневного светила, навстречу надвигающейся ночи, которая уже смотрит, шириться изо всех углов, подворотен и маленьких боковых улочек. Ночь уже набирает силу под мостами.
Я стою неподвижно и смотрю на людей. Совсем как животные они думают только об одном – об удовольствии. Они, закованные в темницы своих собственных тел, спешат удовлетворить любые потребности сковывающих их коконов. Господи! Милосердный!