Антон медленно выдохнул, провел ладонью от затылка до подбородка, как вдруг вздрогнул от громкого хрипа входящего на веранду Юрца:
– А вот и яичница с колбасой! – тот поставил на стол противень и сковороду, на которой дымилась и брызгала мелкими каплями жирного соленого сока аппетитная глазунья, своим присутствием полностью вселившая в голову Антона мысль о правильности своего сегодняшнего бегства от друзей.
Вторя ему, из кармана рюкзака звенел и вибрировал телефон, напоминая своему хозяину о возможных обидах со стороны последних, кто явно пытался беспокоиться о его судьбе, не обнаружив присутствия Антона и его вещей на турбазе.
«Ну, не поймете вы, не поймете сейчас, ребята. Потом я вам все расскажу, потом». – Думал он, глядя на, высветившийся на экране, список не дозвонившихся людей и, читая их взволнованные послания, из которых только одно вызывало у него легкую дрожь в груди.
Он взял в руку вилку, собираясь приняться за еду, но немного помедлил, снова мысленно оценивая складывающуюся ситуацию, в которой нашелся вчерашний его невольный знакомый, волею судьбы уже погружавшийся когда-то в положение со сменой сознания и видениями, абсолютно непонятного характера и происхождения. А где-то недалеко от этого места оставались друзья, что искали его и пытались ему дозвониться, волновались и думали над причинами его внезапного исчезновения, никак не связывая это с тем, что произошло с ним вчера, о чем они так и не стали слушать, пребывая в состоянии полного веселья.
От пережитого Кольцову совсем не спалось. Перед глазами то и дело вспыхивали моменты боя: взрывы вражеских снарядов, бомбежка, выползающие с фланга бронетранспортеры и танки с крестами на бортах, закладывающая уши трескотня пулеметов, крики раненых, хрипы умирающих, бегство спасающихся от верной смерти красноармейцев. Он скрипел зубами, сжимал до боли в суставах кулаки, бил ими по земле, дергал головой. Потом его уставший организм начал успокаиваться. Федор стянул на груди края плащ-палатки, в которую завернулся, ложась на слой постеленного на земле лапника. Ночного холода он не чувствовал и, лишь когда сердцебиение стало приходить в норму, ощутил легкий озноб на коже. Политрук впал в дремлющее состояние. Глаза его были открыты. Он смотрел на кусок звездного неба, видимый в просвет между кронами деревьев. Веки отяжелели и стали смыкаться. Мозг его постепенно переключился на мысли о жене.