Тони пожимает плечами:
– Вчера. Пришлось взять отпуск в университете. Отец слёг с сердечным приступом. Эта история, похоже, доконала его.
Надсадно кашляя, я вдруг осознаю услышанное по радио.
– Какой ужас… Яна арестована за убийство человека?!
Откинув блестящие янтарные волосы за спину, Тони холодно и насмешливо смотрит на меня.
– Конечно, ужас. Ведь настоящая убийца – ты, – роняет она небрежно.
Мой взгляд падает на календарь.
Двадцать первое января.
– Двадцать… первое?.. – невольно вырывается у меня.
– Двадцать первое, – снисходительно подтверждает собеседница.
…Но последний день, который я помню, – это шестнадцатое января…
Что?.. Что она сказала?.. Я убийца?.. Я?!
– Мне пора, – произносит Тони, вставая. – Вижу, тебе полегчало. Алексей по телефону заявил, что ты чуть ли не при смерти. Я уже собиралась заказывать отпевание… Слава богу, что с этим придётся повременить!
Её губы трогает едва заметная улыбка.
– Подожди, Антония! – Я медленно приподнимаюсь и сажусь на постели, держась руками за её края и ощущая плавающую по телу тупую боль. – Как – двадцать первое? И что значит настоящая убийца – я?! Что ты несёшь?!
Тони оборачивается у двери – высокая, натянутая как струна. Абсолютно невозмутимая.
– Ты звонила мне той ночью. С семнадцатого на восемнадцатое. И в пьяных рыданиях призналась, что убила его, этого Андрея Лавровского. Ударила топором по голове. Чтобы забрать дорогую картину. Ты же, как всегда, в долгах, как в шелках!
Увидев мои округлившиеся глаза, Тони поясняет:
– Сестра Лавровского сообщила полиции, что при нём была картина, «Весёлый щебет» Бенедетти. В особняке её не нашли. Поищи у себя, здесь не так много места.
В её интонации слышится желчь.
Я в остолбенении смотрю на Антонию, потом снова перевожу взгляд на календарь. В голове стоит мутная пелена.
Чёрные цифры – два и один – больно впиваются в зрачки. Смысл сказанного сестрой медленно и туго доходит до моего с трудом пробуждающегося сознания.
Я дотягиваюсь нетвёрдой рукой до стакана с водой и начинаю пить маленькими судорожными глотками.
– Лгунья! – шепчу я возмущённо. – Что ещё за… Бенедетти?! Вчера… То есть… шестнадцатого, в субботу, у меня был жар и температура под сорок, я не могла даже встать с постели! Ночью уснула как сурок… – В интонацию помимо воли проникает неуверенность – я пытаюсь воскресить в памяти семнадцатое, но вместо него перед глазами маячит тусклое пятно.