– Чем нас обрадуете, Дирк? – спросил командор.
– Ктелларн проиграл, – сказал Оберт. Все засмеялись, даже Тони Дюваль, которому эхайнский капитан был симпатичен, не удержался от усмешки. – Он честно расплатился.
– Он уже не играет со мной, – заметил Руссо. – И обходит стороной мсье Леклерка. Что будет, когда он окончательно убедится, что и вы, Дирк, слишком сильный игрок для него? Может быть, вам стоит иногда ему поддаваться?
– Я пытался, – сказал Оберт. – Все складывалось наилучшим образом. А в финале он с упорством, достойным лучшего применения, раз за разом вдруг допускал зевок, совершеннейшую нелепость, и мне ничего не оставалось, как ставить ему мат. Не мог же я прикинуться полным идиотом и не видеть его промахи!
– Любопытно, кого наш капитан изберет своим спарринг-партнером, когда ему надоест вам проигрывать, – сказал командор Хендрикс.
– Кого-нибудь, кто ни черта не смыслит в шахматах, – предположил Оберт. – И мы останемся без последнего источника информации.
– Кого-нибудь из молодых, – сказал ван Ронкел. – Возможно, даже девушку. У него все еще сохраняются иллюзии насчет интеллектуального превосходства мужчин. Не знаю, как там у эхайнов, но в нашем случае его ожидает сюрприз.
– Вот было бы забавно, если бы его выбор пал на Эрну Шмитт, – усмехнулся Дюваль-старший.
Эрна Шмитт выглядела сущей простушкой: соломенные косички, круглое личико в веснушках, наивные васильковые глазенки, несколько более пышные формы, чем случается в ее возрасте. За этой подкупающей внешностью скрывалось недюжинное математическое дарование, с отчетливыми наклонностями к мультипространственной логике. Ее отец, который остался на Земле, и мать, Анна Шмитт, которая была здесь, к высшей математике не имели никакого отношения. Возможно, это на них природа отдохнула, чтобы наверстать упущенное на толстушке Эрне. Которая, как и многие сверстники, почти не наведывалась в кают-компанию.
– Пустяки, – сказал Руссо. – Без призов мы не останемся. Кого бы капитан ни выбрал, я берусь за пару недель натаскать любого до уровня перманентного победителя. Этот парень не чувствует природы шахмат. Прискорбно, понижает самооценку, не спорю, но похоже, это не эхайнская игра…
– Будем надеяться, – сказал командор. – Что он этого не знает. Что ему не надоест проигрывать. Что он не предложит сыграть в другую игру.