Я была в восторге. Мама едва не плакала – смотрела на меня, не зная, ругать меня или требовать вернуть все как было. Второе было невозможно, а потому не помогло бы и первое: ее любимая ткань была уничтожена. Мама молчала.
– Ты примеришь? Наденешь завтра на работу?
– Успеется, – едва проговорила мама.
Я не ожидала такой реакции. Мне не было понятно, почему она не обрадовалась, почему не пылает от восторга, как я.
Только потом я поняла ее молчание. Ей не понравилась юбка. Может быть, она была узка, думала я, нужно было сперва снять мерки, но так мама поняла бы мою задумку, и все бы пропало. Материал, к ее удовольствию, был бы спасен, но меня такой результат не удовлетворял.
Когда у меня прошло желание стать портнихой, может быть, из-за той первой неудачи, после которой я шила только сама себе, и то позднее и лишь несколько предметов одежды, во мне родилось сильное желание работать в библиотеке. Это желание предваряла встреча с крупно написанными буквами в букваре, очарование разноцветными формами, которые, взявшись за руки, создают значение, затем период совершенствования чтения слогов, слов, фраз и, наконец, книг. Примерно тогда, в первых классах школы, я стала понимать, что людские сообщества беспокоят меня, что мне не смешно и не интересно то, что смешит или интересует других, и что мне несравнимо приятнее сидеть одной в комнате или на скамье в парке, чем быть включенной в деятельность коллектива, которую у детей всегда сопровождает шум, визг, крики, зачастую ссоры и несносный плач. Дети поняли это и не слишком-то заставляли меня к ним присоединиться. Мы все были довольны: они – тем, что им не мешал скучный элемент в моем лице, а я – тем, что могла проводить время в покое, далеко от их криков. Библиотека стала моим желанным царством: книги и тишина. Я входила в библиотеки и наслаждалась царящим в них порядком, всегда одинаковой организации пространства, всегда одинаковыми обозначениями на табличках на деревянных полках. Все разговаривали шепотом. Скрип стула, когда вставала библиотекарша, шорох ее юбки, тихий звук шагов в балетках были звуками, в которых я отдыхала душой. Важные книги великих писателей, распавшиеся и заново вдетые в переплет, с побледневшими названиями, со страницами, потяжелевшими от влаги, от пролитого кофе, от листания, усталые буквы… И новые, привлекавшие внимание блеском корешков, но часто остававшиеся в стороне, дожидаясь включения в школьную программу или хорошей критики.