Если бы… если бы да кабы. Теперь и эти полкроны могут исчезнуть. Оттого и шагал он по чужому чистенькому району, как заплутавший плешивый пес.
Сегодня утром, получив свой серебряник и отступив от толпы попрошаек, облепивших русского, Билли слышал, как двое новеньких, неизвестных ему бродяг обсуждали чудака. Это они назвали адрес вслух – Харли-стрит, 36. И именно туда они собираются наведаться сегодня ночью, ибо синий тугой кошелек чудака не дает им покоя.
Билли маялся сомнениями весь день. Как быть? Что делать? В полицию он не пойдет, к черту легавых. Разбираться не будут, заметут его как сообщника, не поверят. А потом и от чертей этих залетных получит нож под ребра. Здесь такое запросто.
Оставить как есть? Бес с ним, с этим русским! Но полкроны?! Да и… не по-людски как-то. Русский хоть и богач, и из знатных видно, но человек все же. И судя по всему, человек неплохой. Надо бы помочь…
Вот на кой черт он и прется туда, где его не ждут. На этот вот черт.
Билли остановился перед высоким серым домом с ярко горящими окнами. Здесь. Поскреб небритый подбородок грязной лапищей, приподнял костыль, ударил им в дубовую дверь. Бу-бу-у-уххх.
Бу-бу-у-уххх. Из прихожей разносился глухой стук. Граф Воронцов Семен Романович как раз шествовал из столовой наверх мимо парадной, когда Дуня, горничная, открыла двери. Граф приостановился – не из отчизны ли в столь поздний час гонец? Но нет, к большому изумлению графа и к столь же огромному возмущению Дуни, на пороге посольского дома стоял оборванец на деревянной ноге и с костылем подмышкой. В свободной руке сей странный… господин… держал обветшалую шляпу, глаза его тревожно бегали, беззубый рот изображал улыбку.
– Хосспидя, что за… иди отсюдова, убогий, – замахала полными руками Дуняша. – Совсем очумели, уже до дому ходют, мало им у церкви подаяний.
– Подожди, Евдокия, – вмешался граф, лицо бродяги показалось ему смутно знакомым. – Коль пришел человек, прогонять не следует. Вынеси ему харчей, что с ужина остались. И хлеба, хлеба выдай.