Любопытно Лешке стало, как бедный люд в Англии живет. Заступил за порог, осмотрелся. Домишко-то на одну комнату всего, пол земляной утоптанный, в углу очаг каменный сложен, там в котле варево неведомое булькает. Под потолком самым всякие травы да цветы сушеные развешены. На кирпичных стенах паутина и ветошь растянуты.
«Никак ведьма, – подумалось Алешеньке. – Эк меня угораздило». А сам говорит ей по-аглицки:
– Ты бы меня, мать, вывела к людям, заблудился я.
Старуха молчит в ответ. Шторку на стене отодвинула, за ней ниша скрытая с полками, а на полках тех пузыречки да скляночки в несчитанном количестве.
«Глухая, что ли», – подумал Алешка.
Потянул ее за рукав, попытался на пальцах объяснить, что ему надобно идти к людям. Она же щерится и в лицо ему склянку мутную толкает, сургучом припечатанную.
– Это еще зачем? – досадует Алешка.
И тут старуха молвит:
– Ator!
Слово это Лешке знакомое, в кулуарах двора часто поминаемое. Значило оно «яд».
Лешка смотрел на бутылек в оцепенении. Никогда раньше не доводилось ему сталкиваться со смертоубийственным зельем. При дворе царя Иоанна коли найдут у тебя яды – не сносить головы. Шибко царь отравной расправы боялся. Никогда ни еды, ни питья не касался до тех пор, пока слуга каждого кушанья не отведает.
Старуха же, видать, решила, что оцепеневший Алешка слов ее не разумеет, и тоже на язык жестов перешла. Подняла костлявый кривой палец, коснулась печати, закупоривавшей склянку, затем палец облизнула шершавым языком, глаза выпучила и, издавая истошные хрипы, схватила себя за горло, изобразила смерть.
– Ator! – снова перешла она на речь, вталкивая пузырек Алешке в руки. – Twa sovereigns4.
Лешка достал из-за пазухи кошель, отсчитал две монеты. Склянку же обернул в тряпочку, спрятал за поясом. Зачем ему яд, он не знал, но шальная мысль уже начала зреть в его умной бедовой головушке.
Как добрался до своих и не помнил уж, как в тумане вернулся он в посольство русское. Вечером того же дня провел испытание. Вскрыл сургучную печать, обмакнул палец в мутную жидкость и дал облизать псу хозяйскому. Пес живехонький. На второй день он опять ему палец облизать дал, самую малость. И на третий, и на четвертый. На пятый день пес выглядел хворым, а на шестой издох.
Тем временем сватовство сдвинулось с мертвой точки. Мария Гастингс выздоровела, и лорд-канцлер Томас Бромли устроил смотрины.