Потом Матвей побросал мои кучки в более крупные кучки, ушёл в кусты и лёг там спать.
Я обрадовался, когда раздался пронзительный крик матери:
– Ты что наработал, лодырь проклятый?!
– Это не я! – откликнулся в кустах Матвей. – Это Витька!
Озлоблённая мать разбросала кучки по сторонам, а успокоясь. Собрала их в большие копна.
Матвей мстил матери очень подло, впрочем, как и все подкаблучники.
Осенью мать сказала ему, чтобы он снял шкуру с убитой свиньи, чтобы потом сдать её в сельпо и получить за шкуру хорошие деньги.
Я сидел на корточках рядом с головой свиньи и смотрел, как Матвей злобно морщась, небрежно и быстро начал подрезать шкуру ножом. И нарочно проткнул её. Мать молчала, и тогда он ещё раз порезал шкуру. И мать со вздохом сказала:
– Ладно. Не надо.
И он сел за печку-буржуйку, и надвинул на лицо замасленную шапку.
В конце лета приехал дядя Митя, младший брат матери. Мы тогда копали картошку.
– О, какое у тебя хозяйство! – восхищённо воскликнул он, осматривая курятник во дворе. – Зачем тебе так много курей? Ты отдай мне всех. Тебе и жить проще будет.
Он сказал матери, что кушал четыре раза в день. И мать начала варить для него еду. И я впервые увидел котлеты, борщи. Мы с братом копали картошку. Матвей, как всегда, прятался. А дядя Митя, нажравшись, немедленно уходил гулять по улицам.
Я проснулся ночью, услышал куриный крик. Вышел во двор. Дядя Митя ползал по низкому курятнику, хватал курей и совал их в мешок. Он забрал и увёз всех наших курей и петуха.
Зимой в лютый мороз мы приехали в город Томск за белым хлебом – мать, я и Колька. На привокзальной площади в угловом пятиэтажном доме был хлебный магазин. Когда мы вошли в него, мать сразу прижала меня и брата к батарее отопления. Сняла с нас валенки и приказала, чтобы мы прикладывали пятки к батарее. Едва я повернулся спиной к батарее отопления, как сразу увидел вверху, потому что был маленьким, прилавок, на котором лежали белые булки хлеба, батоны, булочки, пирожки, а на стене висели огромные связки баранок – больших и маленьких. Я в первый раз увидел белый хлеб, баранки, булочки и пирожки. И куда бы я ни смотрел – всюду были батоны и белые булки хлеба и висели баранки.
Сбоку ко мне подошла мать и протянула толстый пирожок из белой муки. Я медленно, потому что замёрз, закусил его, раздавил зубами. Из пирожка потекло повидло. И я торопливо облизывал свои чёрные от грязи руки и непрерывно смотрел на белый хлеб.