– А что за работа-то, дедо? – спросил Степан, принимая из жилистых рук деда Архипа угощение, – И почто он, барин-то этот, своих в работы не берёт, Елашинских? Ведь поди ж и там мужики есть, кто плотничает не худо.
– А то! Знамо дело – есть. Да барин-то этот… из бывших, папенька евойный почитай шесть деревень крепостных тут получил в приданое за женой-то. А после вона как, вольную всем царь-батюшка подписал. Наш-то барин молодой дюже сердился на это, а что поделаешь?! Приказчика приставил, ох и лютого, а мужики елашинские того на вилы… Да, были времена… Ну вот, молодой-то барин на Елашинских теперя зуб имеет, и в работы их не берёт. Он за зиму отседова в город уезжает, там у их дом большой, вот и зовёт, чего в его отсутствие поправить надобно в усадьбе. Меня с сынами третий раз зовёт, староста Елашинский меня хорошо знает.
– Поди их разбери, городских-то, – сказал проснувшийся Макар и слышавший разговор, – А наше дело работу справить, тем более что платить барин не скупится, и то хорошо. Ты, Степан, приляг, поспи, я посижу. А то у тебя дюже вид уставший.
Степан лёг на солому и поплотнее закутался в лошадиную попону. Осенний злой ветер сердито метался в верхушках елей и гонял сероватые облака. Не отпускала тоска, так и томила душу, и никак Степан не мог от неё отделаться, так и задремал, в горькой думе.
Елашиха оказалась довольно большим селом, не в пример Погребцам или Ярмилино. Одна улица даже была вымощена камнем, теперь припорошенным снежной позёмкой, она тянулась до самой усадьбы с широким двором перед каменным домом со множеством построек по двору.
Работы им отрядили много, дед Архип даже сперва чуть повздорил с местным старостой, худым и бледным мужиком средних лет, который и своих знакомцев тоже отрядил на работу в усадьбу.
– Ты, Пантелей, почто сразу не сказал, что здеся работы на неделю, – ворчал дед Архип, – Я домовничать Николая оставил, сказал – ворочусь третьёго дня.
– Да что ты, Архип Гаврилыч, твои робяты справные, за три дни и управят! – ускользая глазами от сердитого дедова взора отвечал елашинский староста, – Не боися, что дак и мои подсобят.
– Подсобят, как же! – ругался дед, – О прошлом годе так пособили, переделывать пришлося!
Поругался дед Архип, да не обратно же ехать. Так и ходили на работу в усадьбу до свету, работали, пока можно было хоть что-то видеть в сумерках, но Степану нравилось, и он не жалился на судьбу. Кормили справно, а сродник деда Архипа, у которого разместились на постой, мужик был душевный и щедрый, потому к возвращению с работы всегда был готов самовар.