– Ну ладно, сам смотри, ты уж чай не дитя. Обратно как с парнями поедете, в Уезде мне кой-чего прихвати, завтра скажу, чего и сколь надобно.
Заговорили о своём, а Степанов сон куда-то улетел. Лежал он и думал, что теперь вот так всё в его жизни и станется – хоть и видят по нему, что он не душегубец, а всё одно опасаются. Так и станет всю жизнь на своих плечах крест за чужую вину нести…
И вспомнились Степану те времена, когда был он молодым парнем, матушка уже и про невесту с ним не раз заговаривала, а отец усмехался при том. Один Степан у Кузнецовых был сын, так уж Бог управил, что пришлось его матери, Варваре Серафимовне схоронить во младенчестве троих кровиночек, пока дал Господь им за терпение сынка Стёпушку.
Шёл тогда Степан от деда старого, отцова отца, время было уже к вечеру. Дед жил на выселке за речушкой Шышмой, идти к нему хоть и было далеко, а всё же Степан любил и бывать у деда, и путь к нему. Высокие сосны гудели вершинами, ловили ветер своими ветвями и пели свои вечные песни. Ночь уже надвигалась на Сосновку, наползая тёмным краем на лес за селом.
Степан шагал, напевая себе под нос и гоняя босыми ногами шишку, попавшую по пути, как вдруг у самой околицы, за старым гумном он услышал глухие стоны. Бросившись туда, он увидел распластанное на земле тело, от лица осталось кровавое месиво, и от страха Степан не смог различить что же это за человек. По одежде это была женщина, окровавленная рубашка была разорвана, женщина хватала руками землю и страшно стонала…
Степан подхватил женщину, приподнял голову и ощутил под руками горячую кровь, струящуюся по телу и волосам. Подложив под голову раненой свою холщовую суму, Степан пытался руками зажать страшную рану чуть ниже шеи женщины, из неё широкой струёй хлестала кровь.
В отчаянии Степан завертел головой и увидел, что по дальней тропинке по-за полем идут люди с покоса, и он закричал, что есть мочи. Косари бросились на крик, двое мужиков в ужасе уставились на Степана и его залитую чужой кровью рубаху… Подбежавшая за ними следом женщина громко завизжала и без чувств рухнула на траву.
А потом… а не было уже для Степана никакого «потом»! Двенадцать лет каторжных работ за убийство неизвестной женщины, вот что было потом. Не обнял он на прощанье мать, не простился с отцом, Степан словно сошёл с ума от горя и страха. Сначала он пытался дозваться, докричаться, что это не он, что он не мог такое сотворить и женщины этой никогда в жизни не видал, за что ему было убивать?! Но его уже никто не слышал. Так и оказался парень неполных «осьмнадцати» лет отроду в сибирском остроге.