– Значит, можно предположить, что минимум два года Сонг провёл в достаточно серьёзном нервном напряжении, поскольку подобное явление, – я кивком указала на календарь, – нормой назвать нельзя, тут вы правы. Скажите, он не проявлял склонности к депрессиям? Может, суицид?
Гилмур, всё это время неприкрыто пялившийся на меня, быстро моргнул и, подняв руку, растерянно почесал загривок.
– Сложно сказать, мадам детектив, – я уловила в низком голосе лёгкую озадаченность. – Я бы назвал Эндрю депрессивным мужиком, но вот самоубийство… Нет, мне так не кажется.
– Ладно, – его слова меня не особо убедили, но не потому, что я подозревала Фила во лжи, а потому что у меня не было причин доверять его способностям разбираться в людях.
Отложив в мыслях детали нашего разговора, я подошла к столу с целью хорошенько изучить всё, что лежало сверху и внутри этого «делового гиганта».
На столе лежала стопка аккуратно сложенных бумаг, видимо, на подпись, верхняя из которых была датирована вчерашним днем. Также там расположился набор письменных принадлежностей, пресс-папье которого весом могло поспорить только с бесполезностью в век шариковых ручек. Граненый графин, накрытый вместо пробки перевернутой стопкой, был полон. Судя по цвету и запаху – виски, довольно неплохой, кстати.
По центру, перед глазами сидящего за столом человека, расположились три рамки с фотографиями – худощавого мальчика лет тринадцати, крепкого молодого человека едва за двадцать, и супружеской четы Сонгов. Судя по слегка захватанному пальцами стеклу – первые две мистер Сонг любил брать в руки, особенно ту, на которой был изображён старший сын.
Я же взяла посмотреть поближе ту, на которой красивую и уже знакомую мне женщину, Эбигейл, обнимал поразительно невзрачный мужчина. Лысоватый, с плоским и невыразительным лицом, явно страдающий от избыточного веса. Рядом с женой Сонг выглядел крайне блёкло.
Я аккуратно отогнула язычки, удерживающие заднюю стенку рамки, и вынула фотографию. На обороте значилась надпись: «Э. и Э. Сонг, 06.12.52». Положив фотографию на стол, я также извлекла обе оставшиеся. На задней части, кроме имён, также значились даты – по две на каждой… Рождения, и, очевидно, смерти.
Меня передёрнуло от иррационального чувства – будто коснулась надгробий, но быстро взяла себя в руки. Сентиментальность – не так черта, которую стремишься сохранить в себе, выбирая подобную профессию. Но и зачерстветь окончательно я себе не позволяла.