– Это только поначалу, потом руки привыкнут, и будет проще. – Всё же он поставил её на ноги, стараясь, чтобы это выглядело не особо грубо.
– Никаких потом. Я хочу ещё. – Лиза прервалась, сосредоточенно заряжая пистолет по новой.
– Тогда поставь ноги шире, левую выставь чуть вперёд, правую чуть назад. – Он зашёл за её спину и положил руки ей на плечи. – Ровнее держи плечи, пистолет поставь перед собой, но не на прямых руках. Разведи локти в стороны и держи их параллельно. Не спеши, замедли дыхание, прицелься. Вот так, хорошо. Локти не распрямляй. Давай!
Арсений слегка поддерживал оружие ладонями, облегчая Лизе задачу, однако пуля всё равно пролетела мимо: в этот раз всего на пару сантиметров выше. Ещё через две попытки она смогла попасть в цель. К вечеру она научилась попадать уже без посторонней помощи.
***
Провожать человека в последний путь народ умел (а кто-то даже скажет, что и любил) как, собственно, и праздновать рождение нового человека – обществу есть дело до гражданина, только когда он рождается и умирает. А ведь если бы окружающие оказывали бы столько же внимания и уважения к человеку при жизни, сколько оказывают после его кончины, то возможно люди реже превращали бы собственную жизнь в гнилое болото, из которого не выбраться пока кто-нибудь не протянет тебе руку.
На проводы в лучший мир, почившего неделю назад Артёма Фёдоровича Мартынова, собралась вся деревня (и даже одна семья из столицы): все они тихо и смиренно стояли в церкви, бубня молитвы, понимая, что когда-нибудь настанет и их час. Однако все, как могли, гнали подобные мысли прочь, искренне надеясь, что этот день придёт нескоро.
Батюшка, отслуживший мессу по умершему, не спеша подходил к каждому прихожанину и миролюбиво беседовал: давая всем утешение и благословение; заботливо выслушивая чаяния по сгинувшему в одиночестве Артёму – не успевшему завести даже семьи.
Нисколько не скорбевший Арсений блуждал по церковному залу, увлечённо осматриваясь – здание казалось простоватым снаружи, но оказалось очень захватывающим внутри: сводчатый потолок опирался на восемь колонн, походя на несколько зонтиков поставленных вместе; нервюры покрывала голубоватая краска, на самом же потолке были нанесены фрески, изображающие различные деяния святых. Узкие, в форме наконечника стрелы, окна остекляли кусками разноцветного стекла, выкладывая из них мозаики: их тоже было восемь (по четыре с каждой стороны) и преимуществовал на них синий цвет и его оттенки.