Пивная оказалась недалеко. Дверь была открыта настежь, а из помещения несся мат, пьяные крики и звуки гармошки. С краю, на ступеньках сидел пьяный, свесив голову. В двух шагах от него стояла, пошатываясь, компания. Они курили и ругали матом какого-то мастера Севку.
– Так сколько чего покупать? – спросил я, оглянувшись на мальчишек.
Беспризорники стали растерянно переглядываться друг с другом.
– Кроме вас троих кто еще есть?
– Витька… Ванька… Семка… и Таньки, большая и маленькая, – стал медленно перечислять беспризорник.
– Леньку забыл, – подсказал ему Живчик.
– Понял. Девять человек. Возьму на все деньги колбасу и пирожки.
– Ага, – сразу согласился Степка, после чего тихо добавил: – И хлеба.
Спустя десять минут я вышел из пивной с двумя большими пакетами и двумя бутылками кваса.
– Держите.
– Все, братва, сегодня нажремся от пуза, – с непередаваемым ощущением счастья произнес Живчик, беря пакет.
Загруженные едой, беспризорники сначала проводили меня до трактира, а затем, сорвавшись с места, с радостными криками помчались к своим друзьям-подружкам.
Дом был большой, старой постройки, солидный и величественный, с красивыми фигурными балкончиками. После вчерашнего дня, который полностью посвятил прогулке по Москве, я уже стал немного разбираться в местной архитектуре, поэтому определил его как бывший доходный дом для среднего класса. Теперь он был отдан под коммунальные квартиры трудовому пролетариату, который сначала разделил квартиры на отдельные комнаты фанерными перегородками, а затем и комнаты были разбиты на ущербные кусочки пространства, которые вошли в историю как коммуналки. Я поднялся по широкой мраморной лестнице на второй этаж. Пахло кислой капустой и мокрым бельем. Найдя нужный мне номер квартиры, я обнаружил рядом с дверью кнопку звонка, а под ней прикрепленную картонку с шестью фамилиями и сколько раз им нужно звонить. Найдя нужную фамилию в списке, я быстро четыре раза нажал кнопку звонка и, услышав слабое дребезжанье за дверью, стал ждать. Спустя пару минут дверь распахнулась, и на пороге показался мужчина лет пятидесяти, с животом и приличной лысиной. Почесывая живот, он близоруко прищурился и недоуменно спросил:
– Вы кто?
– Я к Гришутиной.
Лениво-сонное выражение лица мужчины мгновенно изменилось. Оно стало злым.