Но теперь я оказывался в доме своих родителей и переставал вгонять себя в эти отяжеляющие размышления. С каждым проведенным здесь днем я ощущал будто с моего тела все сильнее облупливалась яркая краска, запечатлявшая мою прошлую жизнь. Получая их любовь и эту самую «свободу», о которой я всегда размышлял, я начинал отрекаться от своего же убеждения в том, что если бы у меня и были родители, то они не смогли бы дать мне что-то особенное, то, чего я не смогу найти самостоятельно – я верил, что, когда я вырасту, я с легкостью замещу отсутствие любви родительской любовью к девушке: эти чувства ложно представлялись для меня равноценными.
В целом, жизнь в детском доме была неплоха – кормили нормально, временами у нас появлялись по-настоящему хорошие воспитательницы, которые, можно сказать, были трепетны к нам, но долго они не задерживались: каждый ребенок, которому так не хватало внимания, вешался на их доброту и отзывчивость, и они попросту не выдерживали работы здесь; у меня был лучший друг (про которого я уже упомянул), да и вообще со многими я был как одна большая семья. Да, бывало, нас унижали старшие ребята, давали затрещины, нас чрезмерно наказывали грубые, черствые воспитательницы, которые, казалось, восполняли свои обиды через нас – детей. (Помню, как одной зимой, наверное, за год до того, как меня забрали родители, я случайно задел рукой вазочку с конфетами, которая полетела со стола и разбилась. Низенькая тучная воспитательница, не разобравшись, взяла меня резко за рукав, проговаривая «будешь мне тут еще играться», и поставила меня в одних носках в холодный угол, до пола которого не доходило тепло от батарей. Я простоял там около получаса и после этого заболел). Внутри нашей «детдомовской семьи» тоже было не все гладко. Бывали ссоры, правда редко доходившие до драк, но быстро мы понимали, что это неправильно, что нужно держаться друг друга в этих и так непростых условиях, и поэтому очень скоро все мирились. Но сейчас я говорю, что жизнь там была «неплоха» именно потому, что с возрастом я узнал о стольких ужасах, которые происходили в других детских домах, что та жизнь, запечатленная в моей памяти, действительно кажется сейчас мне «неплохой». И, конечно, то, что я получил к девяти годам жизни и рядом не стоит с тем, что было в моей жизни до. Я попал в совершенно иные условия, стал получать такие важные для ребенка любовь и внимание единолично. И все это благодаря им.