4
На очередном собрании в кабинете Понсонби недоставало только Понсонби.
От его имени говорил наш бухгалтер Филомон Уидон. Уидон объявил, что у доктора много срочных дел в городе, но он оставил подробные инструкции.
Мне стало почти жаль Понсонби. Для меня он как муравей в муравейнике, растревоженном палочкой сорванца: Понсонби нервничал из-за всякой мелочи, высоко вздымал свою героическую макушку, бесконечно множил ошибки, обо всем забывал и составлял подробные списки, сознавая всю грандиозность предстоящих событий.
– Доктор Корридж и его помощник прибывают завтра в полдень, – возвестил Уидон, обтирая платком яйцеобразную лысину. – Они воспользуются гостеприимством Кларендона. Мы оборудовали для столь просвещенной особы гостевую комнату. А я уступил свою комнату его ассистенту. И переселяюсь к Джимми Пигготу.
«Бедный Джимми, – подумала я. – И бедный мистер Уидон».
А еще – почему бы и нет? – бедный Понсонби!
Мистер Уидон силился обрести «состояние Понсонби», но у него не получалось. Он даже ни капельки не покраснел. Румянец у Уидона я наблюдала, только когда он возвращался с подпольных представлений или с поиска сокровища, – мне поведали, что он занимался этим в прошлую субботу, явился в крайнем возбуждении и утверждал, что обнаружил «Женщину, написанную японцем» в одной из лачуг на севере Портсмута, но поймать так и не сумел. И все-таки он оставался тем самым Уидоном, который обменивался с нами шуточками, предлагал свою компанию для походов в такие театры, где женщинам запрещалось появляться в одиночку; тем самым Уидоном, которого мы все держали за безобидного субъекта и именно из-за этого – парадоксальным образом – оказывали ему меньше почтения, нежели доктору Понсонби. Росту он был низенького, с вогнутой посередине лысиной, через которую бороздками проходили редкие волосенки. Уидон был холост и предан своей работе, так что Кларендон превратился для него в домашний очаг: Уидон располагал даже собственной комнатой на первом этаже. Он считался правой рукой Понсонби, и не только в том, что касалось бухгалтерии. Это был заурядный человечек, одинокий и услужливый, конторщик до мозга костей. Немного робкий, немного скрытный. Уважающий сложившуюся иерархию; никто никогда не видел, как Уидон кричит или приходит в ярость.
Полагаю, что после такого описания излишне уточнять, насколько ему были любезны грязные постановки; по моим подсчетам, Уидону не хватало каких-то пяти-шести лет, чтобы официально получить статус «развратного старикашки».