Некоторое время Себастьян лежал в полной тишине, а потом начало твориться чудное. В отдаление послышался стук, затем хлопот двери, потом шаги, а после голоса двух людей, ведущих неспешную беседу. Один голос был уже хорошо знаком – в лукавой интонации отчетливо слышались нотки надменного ехидства, другой же голос, звучал смущенно и как-то виновато.
Влекомый теперь жаждой любопытства, Себастьян принялся подслушивать разговор, сплошь и рядом состоявший из каких-то несуразных команд, болезненного оханья и аханья с последующими словами благодарности.
– «Он что и вправду доктор?!», – удивленно подумал Себастьян.
Подтверждением этой внезапной догадки служила прежняя оживленность, доносящаяся за стенкой. Прослушав несколько «врачебных приемов», во время которых «синеглазый черт» показал себя самым что ни на есть настоящим доктором, причем, довольно серьезным и весьма тактичным, Себастьян сконфуженно принялся думать над теперешним положением вещей.
Самым неприятным являлся факт того, что Себастьян не знал, как следует обращаться к Мартину, потому что должное «господин доктор» этому чуду язык просто не поворачивался произносить, а обращаться по имени к представителям столь важной профессии категорически не допускалось. Решая столь сложную задачу, Себастьян вдруг поймал себя на мысли о том, что все это время вел себя с Мартином совершенно неподобающим образом.
Оробев при внезапном появлении «доктора», Себастьян замер с видом безмолвной статуи, вызвав тем самым сильную озабоченность у последнего.
– Febris (лат. Лихорадка)?! – озадаченно прогромогласил Мартин, прикладывая хладную ладонь к резко взмокшему лбу Себастьяна.
– «Ну и как с ним разговаривать при всем при этом?» – подумал Себастьян.
– Температурка у тебя поднимается, дружочек, – молвил Мартин.
Сурово прогромогласив: «Esse fortis (лат. будь сильным)!», он замельтешил взад-вперед.
– Delirium… Delirium (лат. Горячка… Горячка)… – доносилось до Себастьяна.
Очень скоро Себастьяну захотелось послать Мартина куда подальше вместе с его «делириумом», однако вспомнив, что перед ним находится никто другой, как представитель всеми уважаемой врачебной интеллигенции, он попридержал язык и принялся ждать, на всякий случай, накинув на себя вид самого смущенного прилежания.
Помельтешив некоторое время, «строгая врачебная интеллигенция», хватаясь за растрепанную голову, ускакала за дверь, а вскоре вернулась и взгромоздила на лоб Себастьяну холодное полотенце, обильно смоченное водой, даже чересчур обильно.