– Я хочу быть вашей девочкой, – беззвучно отвечаю, так как вслух такое выдать духу не хватает.
Но он всё равно понимает. Опускает взгляд на мои губы и будто подвисает, хмурясь.
– Ты ещё совсем ребенок, – говорит твердо, но я всё равно улавливаю нотку сожаления, от которой внутри всё лихорадочно дрожит.
Кладу руку ему на грудь, не сбрасывает. Ладонь ошпаривает сквозь ткань рубашки, в самый центр быстро и сильно стучит его сердце. Почти так же быстро, как у меня!
– Я вам нравлюсь, – шепчу с торжеством, поднимая на Наумова глаза.
– Ничего не будет, Алис, – качает головой.
– Будет, – улыбаюсь сквозь слёзы, – Я вас добьюсь.
Глеб как-то странно смотрит долгим взглядом. И резко отступает.
– Больше не пей, Лютик, а то с практики выгоню и неуд влеплю, – бросает через плечо своим обычным насмешливым тоном, оставляя меня на летней открытой кухне одну.
Провожаю его быстро исчезающую во мраке южной ночи фигуру мутным взглядом. Рвано громко всхлипываю, уже не сдерживаясь. Зажимаю рот рукой.
Боже, меня разрывает от противоречивых, таких сильный эмоций!
Я ему нравлюсь! Я это точно почувствовала! Как и то, что он уверен, что между нами ничего быть не может…
Но ведь чувства важнее, да?!
Я ему нравлюсь…Это всё меняет! Ну и что, что он старше?! Подумаешь, четырнадцать лет. Когда мне будет тридцать, ему будет сорок четыре – да это уже почти одинаковые люди!
Я смогу ему доказать…!
Кружу по кухне, то рвано всхлипывая, то тихо смеясь в попытке успокоиться. Не охота в таком виде появляться перед ребятами у костра.
Так, надеюсь, тушь не потекла? Подхожу к навесному рукомойнику с зеркалом в углу. Сюда свет одинокой лампы Ильича не достаёт, и приходится врубить фонарь на телефоне, чтобы получше себя рассмотреть.
Ужас. Да я похожа на запившего мима.
Недовольно фыркнув, включаю воду и аккуратно промокаю черные подтеки под глазами.
– Да, ладно, Лютик, не старайся, итак красивая, – вдруг раздается насмешливый низкий голос из темноты.
– А! – коротко визжу от испуга, чувствуя, что только что пережила микроинфаркт.
– Здесь я с Глебом согласен, – продолжает мужской бархатный голос, и из окутанных тенью зарослей дикого винограда, служащих стенами летней кухне, словно улыбка чеширского кота, показывается криво ухмыляющееся лицо одного придурка с четвертого курса, с которым мы успели переругаться ещё в поезде по дороге сюда.