Именно так и случилось однажды в школьной библиотеке, где Сергей неприкаянно бродил среди стеллажей, пока библиотечный, а, может быть, (бери повыше) литературный бог не подвёл его к невостребованному Пушкину. В шесть томиков небольшого формата уложилось полное собрание художественных произведений русского гения. Видимо, привычка начинать чтение советских газет с последней полосы развилась гораздо позже; а тогда он потому, скорее всего, что не хотелось возвращаться домой совсем уж без чтения, взял первый том. И увлёкся. Творец русского литературного языка зацепил чувствительные к письменному слову душевные струны сильнее Конан Дойла или Александра Грина. Том за томом, всё больше погружаясь в пушкинский мир, он прочёл всё издание.
Конечно, не проникся прочитанным так, как это случилось бы, читай он Пушкина хотя бы пятью годами позднее, но и тогда заряд пушкинским словом оказался куда как сильным. Значение того, что произошло, осозналось им много позже, Пушкин как бы разбудил в нём настоящий литературный вкус. Сильнее всего юного читателя поразила метель в оренбургской степи, описанная в самом начале «Капитанской дочки». Беспросветная мгла, выразительный и почти одушевлённый ветер, сугроб, на глазах зловеще выраставший сбоку остановившейся кибитки, то ли человек, то ли волк в буранной тьме (а ведь это – Пугачёв!..) и прочие пугающие подробности как-то особенно завораживали его, потрясли и запомнились. Ещё и потому, может быть, что Серёжка с малых лет хорошо знал ветер степной своей родины, сквозь который надо почти продираться, если он встречный, и на который, забавы ради, можно опираться спиной, когда он попутный.
Несколько раз повзрослевший Сергей попадал в настоящую степную пургу так, что дрожь пробирала, и мольба небесам о помощи рвалась из искреннего сердца. Но один раз его спасло не менее чем чудо, и с тех пор он твёрдо уверовал, что у него действительно есть ангел-хранитель, а день того рокового для многих бурана стал ещё одним днём рождения. В самом ветреном месяце, в феврале, он оказался в Илеке, районном центре, расположенном в ста тридцати километрах от Оренбурга. День простоял ясный, набиравшее уже силу солнце протапливало обращённые к югу склоны придорожных сугробов, добавляло доводов в извечном споре времён года в пользу недалёкой уже весны. К вечеру погода резко начала портиться: подул сильный южный ветер, потеплело, повалил снег. Выезжал из Илека в быстро густеющих сумерках, когда видимость уже была плохой. Потом снег повалил крупными хлопьями: дальше десяти метров впереди видимость пропадала, придорожная лесополоса казалась тёмной дымкой, а в её прогалинах, когда ветер становился почти ураганным, дорогу переметало, с трудом различалась даже обочина. Всё в точности по Пушкину, по «Капитанской дочке». Пушкинский гений провидческий, думалось потом ему, и страницы с бураном, может, и написаны для такого случая, чтобы просветлить сознание, пробудить чувство самосохранения у степных путников. Только о повести Сергей тогда не вспомнил, и не оказалось на облучке ни опытного ямщика, ни Савельича которые могли бы предупредить об опасности, предложить воротиться на постоялый двор.