Школяр не спрашивал, отчего они едут окольными тропами, и охотно слезал, чтобы вытащить застрявшее колесо или помочь переправиться через ручей. На второй вечер он вызвался состряпать похлебку из сушеной трески и кореньев, сказав, что в школе постоянно на всех готовит. «Не потому ли он такой покладистый, что чует неладное и смотрит на это как на приключение», – думал контрабандист? Оно и к лучшему, хороший спутник ему попался.
– Вот я и на месте, – сказал Кентон на третий день и сошел у гостиницы, хозяйкой которой, как он много раз повторял, была его тетка. – Ты не такой, как другие, знаешь? Не говоришь, что школяры – никчемный народ, и не хвалишься, что ты сам – честный труженик. – Это он, опять-таки, уже говорил в самом начале пути; тогда контрабандист промолчал, а теперь сказал:
– Потому что честный труженик – это не про меня. – Не добавить ли «я честный контрабандист»? Нет, это было бы глупо. Они поухмылялись, глядя друг на друга, и школяр сказал:
– Ты мог бы заночевать здесь. Тетка тебя покормит, а ты с меня ничего не возьмешь за езду.
Контрабандист, вспомнив прижимистого «кривого», ответил:
– Я не тетку твою привез, а тебя. Гони три железки, как уговаривались. Это вполовину меньше того, что запросил бы другой, но такой уж я дуралей. А если потом захочешь по дружбе меня угостить, твое дело. – Он давно смекнул, что монету школяр держит в своих обмотках.
– Знаешь, – сказал Кентон, вручая ему три монетки, – к матери мне еще целую стадию на запад шагать, так что тебе, пожалуй, тут и правда лучше не останавливаться. Я только поздороваюсь и пойду себе дальше…
– Счастливого пути, Кентон. – Контрабандист тронул с места вола.
– Спасибо. И тебе тоже!
«Честный контрабандист, – твердил он в уме. – Честней некуда. Когда-нибудь я скажу это вслух – не тебе, мой юный друг, так кому-то еще. Повезло тебе, однако, что честный лиходей содрал с тебя всего три монеты». Дорога была пуста. Слева на обочине что-то клевала курица, за правым поворотом лениво махнул хвостом спящий пес. Но кто знает, долго ли продлится такое спокойствие.
Солнечные пятна ложились сквозь листву на спину вола и на колени возницы. Час спустя он прервал воображаемый разговор со школяром, заметив, что небо между листьями стало серым, а воздух похолодел и отяжелел. Синева затянулась тусклым кованым серебром.