– М-мисс, мне жаль, господин… он не смог бы вас спасти с-с… ним…
Внутри похолодело, паника, маячившая на краях сознания, вспыхнула в моей голове, словно лесной пожар. Теряя понимание происходящего, я ощутила, как руки онемели, и, даже если бы я захотела, у меня не было бы возможности их разжать.
– Нет-нет-нет, этого не может быть, не может. К-как это не мог? Как не мог?! Как он не мог?!
– Простите, мы пытались…
Ты все равно не сможешь вернуться в свой мир, младенец был бы обузой.
– Заткнись!
Не желая верить в этой безумный кошмар, я зажмурилась на мгновение и вновь открыла глаза, но перепуганная девушка все еще стояла передо мной, а тянущая, издевательски ощутимая боль и пустота отдавались затянутым узлом нервов под солнечным сплетением. Дрожа от страха, я постаралась отвести взгляд от горничной и опустить голову, надеясь на то, что тонкая сорочка все еще слегка выпирает под сердцем, но ткань красноречиво запала на месте исхудавшего живота.
Едва не задыхаясь от обиды и злости, я сгорбилась, чувствуя, как мой внутренний стержень, мой смысл существования внезапно исчез, отнятый кем-то против моей воли. Стоило так тяжело бороться за собственное счастье, за желанную жизнь, чтобы очередной урод разрушил ее в угоду своим представлениям.
Не выдержав нахлынувшего ужаса, я взвыла, не веря своим ушам и будто подспудно пытаясь воззвать хоть к кому-то и получить утерянное обратно. Слов, чтобы выразить или хотя бы отчасти передать мою боль и отчаяние, не хватало, да и не было еще придумано подобных выражений для тех, кто потерял свое желанное и любимое дитя. Все, на что меня хватило, это крик, бесполезный и протяжный, прерываемый лишь для того, чтобы набрать воздух в легкие.
– Господин! Помогите, прошу вас! Господин!
Посреди моего личного ада послышался чужой голос, тонкий и испуганный, за ним – шаги в комнате, ругань, и чьи-то крепкие пальцы с силой расцепили мои руки, чуть ли не отдирая их от горничной. Мое напряженное, словно сведенное судорогой, тело застыло, как выточенная из дерева кукла.
– Милана, принеси успокоительного, шустрее!
– Да, сир!
Мутный девичий образ за пеленой слез исчез, его место занял другой, больше и темнее.
– Посмотри на меня.
Сморгнув, я невольно подняла голову, открыв рот в немом ужасе, словно рыба, выброшенная из воды. Выть больше не получалось, горло саднило, от плача сбилось дыхание, срывающееся в редкую икоту. Каин постарался обнять меня за плечи и прижать к себе, но вместо этого я в исступлении попыталась отпихнуть его, а когда это не вышло, начала бить кулаками в грудь, чувствуя от этого какое-то особенное садистское удовлетворение.