Оделся я быстро, и достаточно живо выскочил на лестницу, что вела на первый этаж, и только там осознал, что во всем доме ужасно тихо, и, вероятно, несмотря на ранний еще час, хозяева уже легли, и мне стоит быть осторожным, чтобы не разбудить их топотом шагов и скрипом двери.
И уже на цыпочках крался я мимо их спальни, и все так же преследовала меня тишина, оцепеневшая, застывшая, словно слой жира на дне кастрюли. И выскользнул ужом на узкую веранду, и просочился по ступенькам на улицу, и только там осмотрелся, вздохнул во всю ширь легких, и зашагал так уверенно, точно ждало меня какое-то срочное неотложное дело, и вот-вот кто-то меня встретит нетерпеливо и приступит к запланированному, намеченному загодя разговору.
Но, лишь пройдя метров, наверное, сто или около того, я все же замедлил шаг, замешкался, осознав, что спешить мне все же некуда, и прогулка сама по себе подразумевает спокойное шествие, степенное движение, неторопливое и сосредоточенное дефилирование по тем проспектам и улочкам, что в некотором роде мне были знакомы после дневного моциона.
И стоило мне перейти с галопа на рысцу, а потом и вовсе на легкий шаг, не обязывающий и не привлекающий внимания, как я, наконец, понял, что тишина вокруг не похожа на ту, что я привык наблюдать в подобных городах и поселениях. И ночь была черна, как сажа, как деготь, что стекает липкой тягучей слезой в нутро дубовой бочки, и высокие мерцающие фонари мало что дают и скорее трепещут мотыльками, грозя погаснуть в любой момент, и что сами грязные размывы желтого цвета, всплески вокруг немытых ламп усиливают глубину и тяжкость тьмы, что обступила меня со всех сторон.
Та чудная картинка, что привиделась мне еще несколько часов назад, превратилась вдруг в негатив, выхолощенное подобие себя, как будто ушли сразу все краски, все светлые пятна, все, что представляло жизнь, и цвет, и звук. Все утонуло в болоте, отдало само себя, умерло до утра, залив в уши и глаза тонны непроглядного варева, первозданного, неприрученного, необузданного, из чего состоит сама вселенная, выпотрошив и вынув из этого поселка всю веселую начинку, выключив в домах свет, остановив музыку и всякое движение, дыхание, само колыхание воздуха, поднимавшихся от земли паров и эха шагов, став отражением в глубокой воде.