Чёрно-зелёная скользкая плесень страшными мохнатыми струпьями покрывала стены общажной кухни.
Ночью эта поганая мерзкая плесень, мерцающая бледным синим светом, смотрелась ужасно!
– Тыловики поганые! Не могут ремонт сделать! Только и воруют деньги! – злобно пробурчал я, нащупывая в потёмках выключатель.
Включив свет, я замер от неожиданности.
На солдатской табуретке сидел, привалившись к заплесневелой стене, мой сосед по общаге Вадим Кононов. Лицо его, обезображенное длинным шрамом, отражало жуткое уныние. И бледнело какой-то страшной восковой мертвечиной.
– Товарищ майор! – бодро прогудел я. – Ты чё к стене притулился? Там же плесень. А она смертельная!
– Смерть-смерть! – не открывая глаз, эхом отозвался сосед.
Всё так же, не открывая глаз, Вадим нащупал на столе сигаретную пачку, медленно вытянул сигарету и чиркнул спичкой.
Затянувшись, он кашлянул и горестно вздохнул:
– Какой же я майор? Я – никто, и звать меня никак! Уволить уволили, а квартиры не дали. Двадцать лет выслуги – коту под хвост!
– Подожди! Ты ж говорил, жилищная комиссия сегодня рассматривала вопрос уволенных с военной службы. Вроде обещали всем уволенным дать квартиры.
Вадим втянул табачный дым так, что опять закашлялся. И молча отвернулся к тёмному ночному окну.
Глядя на уныло опущенные плечи майора запаса, мне стало жутковато. Поза его мгновенно напомнила давний случай в госпитале.
Мне, курсанту военного училища, резали тогда гланды.
Вечером зашёл в умывальник.
А там – на солдатской табуретке старик. И дымит вонючей беломориной. Рядом стоит его пожилая супруга. Молчит и плачет.
Мне, дураку, ничего лучшего не пришло в голову, чем сделать замечание:
– Здесь курить нельзя!
Отставник меня не услышал. А жена…
Жена его начала рыдать. В голос рыдать.
Через час отставник умер. Тяжёлая форма онкологии у него оказалась. И жене об этом сказали.