У меня не сохранилось воспоминаний о родителях моего отца. Только когда я начала изучать психологическую травму, мне пришло в голову расспросить его о его детстве.
Оказалось, папа никогда не слышал слов «Я люблю тебя» ни от одного из своих родителей.
Говорить с отцом о его собственной травме привязанности нелегко; я не знала, с чего начать.
А теперь его нет, и спросить больше некого.
Мы с моей подругой Марго были в Санкт-Петербурге, выписывались из нашего отеля. Предыдущие пару недель мы провели в высокогорном походе в Кыргызстане, спали в юртах на мягких, влажных матрасах, брошенных на пол, однако сообщение от моей сестры положило конец нашей поездке.
«Позвони мне. С папой беда».
Скупой видеозвонок позволил мне попрощаться с человеком, который всегда понимал меня, как никто другой. В такси по дороге в аэропорт я сказала папе, как сильно его люблю и что я готова его отпустить.
Шесть месяцев спустя я потеряла свою бабушку. Она была уморительной, одной из лучших рассказчиц, которых я знала. Я начала писать благодаря ее историям, однако бабушка так стыдилась своего украинского прошлого, что никогда не рассказывала о нем никому из своих нынешних знакомых. Они все были убеждены, что она шотландка. Все дело в том, что украинские корни в то время (родилась она в 1915 году) в Альберте непременно привели бы к дискриминации. Украинцев было принято считать глупыми и ленивыми, хотя на самом деле это было совсем не так. Мое любопытство помогло моей бабушке переписать ее историю с точки зрения любви и гордости.
В самом начале пандемии COVID-19 в 2020 году мне позвонила мама, пребывающая в крайней степени бешенства, попросила поговорить с водителями скорой помощи. Они находились в ванной комнате моей бабушки, где ее настиг инсульт. Сотрудники скорой помощи осторожно подняли ее хрупкое тело и оставались там, пока не приехала моя мама. Я примчалась, вооруженная всеми своими знаниями и надувным матрасом, и два дня вводила бабушке лекарства, чтобы облегчить ее уход. Я разговаривала с ней, пытаясь услышать последний рассказ, последнюю улыбку. Она не могла есть, речь была неразборчивой. Я теряла бабушку крупица за крупицей, пока она не скончалась.
Когда это случилось, я обхватила ее руками и ногами и минуту (а может, и все десять) крепко сжимала ее тело, шептала ей, как ее любят.