Бедный Альберт Иванович боится, что Семен загубит важный для него фуршет. Но он не прав. Семен Семенович знает свое место и в меру отпускает грубоватые шуточки, которые притворно шокируют дам, на самом же деле только оттеняют его светскость – так сладкий фруктовый соус подчеркивает плотские достоинства мяса. И все же на свои фуршеты Альберт Иванович старается его не допускать – статус не тот. Семен Семеныч больше годится для камерных семейных чаепитий.
Зато в рыбном магазине, где Семен Семенович работает, никто не придирается ни к его облику, ни к манерам. Здесь он на своем месте. В магазине встречают не по одежке, да и провожают не по уму, а ценят в Семен Семеновиче нечто совсем иное. Ну кто бы мог так непринужденно нахамить, при этом не обидев? Кто бы сумел в полминуты, шутя, уладить любой конфликт? Только известный шутник и балагур Семен Семенович.
«Ну что, бабуля, опять проголодалась?» – спрашивает он старуху в плюшевой кацавейке, которая пятый раз за день зашла в магазин и тупо рассматривает ценники, – «Может, это кот Васька тебя прислал? Так ты кланяйся от меня своему Васеньке!»
«Тьфу на тебя, зубоскал!» – незлобиво сердится старуха.
«А рыбка твоя сегодня уплыла», – продолжает насмехаться Семен Семенович, – «да и ты бы плыла подальше. Давай-давай!» И старуха, ничуть не обидевшись, выплывает из магазина.
Вся округа знает, что Семен Семенович никогда не обижает старух. Просто он давно изучил их повадки и пользуется этим. Иногда они, правда, смертельно надоедают ему. Это назойливое племя требует к себе повышенного внимания. И у всех-то у них кошечки да собачки, и большие заслуги в прошлом, и одинокие вечера, и куча болячек, и маленькие пенсии в аккуратных кошелечках с защелкой из двух шариков – «трик-трак». Семен Семенович брезгливо морщится. Но вдруг какая-нибудь уж совсем жалкая и безответная старушка – божий одуванчик – вызовет в нем приступ нежных чувств, да такой, что у него слезы навернутся на глаза. Тогда он весь преобразится, движения его станут такими же беспомощными и замедленными, как у старушки, и он дрожащей рукой отвесит ей вместо «пробитых» полкило грамм шестьсот – или даже семьсот, – бережно завернет рыбешку и сам запихнет ее в облезлую старушкину кошелку. Что удивительно, в этот момент нечто странное происходит и со старушкой: глаза ее начинают испускать какой-то нездешний свет, уголки губ подрагивают, и она еле слышно шепчет ему: «Храни тебя Бог…»