– Тут все по-китайски, – протянула Ямиле, перелистывая свернутые гармошкой листы.
– Ничего страшного, – понемногу прочтешь, но прочесть ты должна это обязательно, потому что близится день, когда этот талисман будет очень важен для нас. Наступит время и он выберет себе владельца.
Юсет бесшумно отполз от двери, и быстрым беззвучным шагом свернул за угол и, пройдя параллельным коридором, спустился по бесконечной лестнице, чтобы не ехать на лифте. Уже сидя в раздевалке, он крепко задумался над всем, что увидел и услышал, а главное о том, что все это не предназначалось для посторонних ушей, а его уши именно таковыми и являлись.
– С чего ты решил, что Тахриз показывала Ямиле именно саньци, а не что-то другое, – спросил Лант.
– Она сама сказала, что это саньци, – пожал плечами Юсет.
– То есть ты хочешь сказать, что вот эта железка, – Дэн ткнул пальцем в медальон болтающийся у него на груди, – испарилась из запертого сейфа, и ни с того ни с сего оказалась у меня на шее.
– Артефакт – это в первую очередь энергетическая субстанция, – сказал Юсет, – материал, из которого он сделан, вторичен.
– А почему бы не попробовать выкупить эту тетрадку у Тахриз, – предложила я, – сколько она может за нее запросить? У меня есть немного денег на счету.
– Тебе лучше не знать, ЧТО она может за нее запросить, – вздохнул Юсет.
Чей-то мобильник заиграл идиотскую модную песенку. Юсет полез в карман. Глянув на дисплей определителя, он побледнел и ответил:
– Слушаю, госпожа Тахриз.
Мы навострили уши, при этом стараясь выглядеть как можно более беззаботно, но диалог поддерживался только Тахриз, голоса которой мы не слышали, а однообразные «да» и «нет» Юсета наводили на печальные размышления. Наконец Юсет защелкнул крышку телефона и обвел нас взглядом:
– Приказано усыпить вашу бдительность, причем если понадобится, то и в прямом смысле, с помощью снотворного или яда. Выбор она оставила за мной. Потом снять медальоны и не позднее девяти утра доставить их к ней. Вот так-то вот.
– И это значит?.. – судорожно сглотнула я.
– Это значит, что она желает только одной платы – наши жизни, – усмехнулся Лант.