На небесах ещё светло… Постскриптум - страница 2

Шрифт
Интервал


Зреют в небе огни золотые,
и сверкают колюче-остро.
Млечный Путь, как дорога Батыя,
полон ярких далёких костров.
Над землёю стоит непокой…
Чья-то тень на ветру замерзает,
будто женщина машет рукой.
Подхожу – а она исчезает.

Лунные странники

Когда одиноко
мне было невмочь,
я вышел из хижины
в лунную ночь.
По ясной дороге
пошёл через лес.
И было светло
от земли до небес.
И вижу: навстречу мне
лунной тропою
печальные люди
несметной толпою
идут друг за другом,
молчанье храня
и смотрят как будто
они сквозь меня.
Вот девы проходят
в спокойствии жутком —
синеют в руках
лепестки незабудки.
И древние старцы
сидят на повозке,
а лица возниц —
как из света и воска.
Стоял на тропе я
с душой иноверца,
но лунные кони
прошли через сердце.
И свет разливался
чудесным обманом.
И лунные камни
дымились туманом.
Я руки раскинул —
мольбой изошёл,
шагнул в середину —
сквозь камень прошёл.
Я был среди них
и, боясь оступиться,
пытался запомнить
бесплотные лица.
…И вышли на берег.
Всходили бесшумно,
по зыбкому трапу
на лунную шхуну.
А я повернулся
и шёл до рассвета,
в глуши укрываясь
от лунного ветра.
Вставала заря.
Петухи прокричали…
И встретил я утро
в любви и печали.

«То ли сосны шумят…»

То ли сосны шумят,
то ли ель ворохнулась.
То ли путник далёкой
дорогой идёт.
Одинокая мать
среди ночи проснулась
и тихонько-тихонько
ребёнка зовёт.
То ли мальчик, черпнув
осторожною горсткой,
по колено в воде,
воду тёмную пьёт…
Чудо-песня слышна:
то ли вепс вологодский,
то ли чудь белоглазая
под землёю поёт.

Свержение Перуна

Всходило солнце, грозное и злое,
и отгоняло полчища врагов.
И освещало капище – земное
пристанище уродливых богов.
Жрецы держали цепкими руками
кровавых безголовых петухов.
И жертвенник – огромный плоский камень —
дымился смрадом жжёных потрохов.
Сюда спешили всадники и лодки,
ползли калеки ради утешений.
А ночью псы друг другу рвали глотки
из-за остатков жертвоприношений.
Секирой вырубленный, деревоогромный,
тот истукан, кого боялись русы,
стоял Перун – бог молнии и грома,
сереброглавый и золотоусый.
Ногою твёрдой попирая камень
и выпучив невидящий зрачок,
держал, зажатый грубыми руками,
небесных молний скомканный пучок.
То не шумят деревья вешней веткой,
то не звенят весёлые ручьи:
то палками о медные тарелки
бьют, возглашая новость, бирючи.
Они сзывали на реку Почайну…
И неизвестность предвещала страх.
Мужчины хмурились.
И женщины молчали.