Родители не сильно изменились за год, который не помню. Даже мама не сменила причёску. А может и меняла, но вернула прежнюю.
Заболела голова.
– Я курю! – твёрдо заявила я, пропустив мимо ушей речь отца.
– Нет, сладкая булочка, не куришь, – сложилось впечатление, будто мама заплачет из-за несправедливости в лице курящей дочери.
– Значит, теперь курю. – я громко вдохнула и плюхнулась спиной на подушку. – Нэйт. Где взять сигареты? И где я могу покурить? И в какой мы больнице? – вот глупая, не удосужилась приглядеться к бейджику на халате доктора.
– Больница Святой Марии. Курить я тебе не разрешаю. Выпишу, отправлю домой и там делай, что пожелаешь, но не здесь…
– Боже милостивый! – голос Жужу, как звон сотни колоколов оглушил присутствующих. – Девочки, она очнулась!
И в палату ворвалось три вихря.
– Рири!
Поскольку Оли была самой плаксивой особой из всех жителей Великобритании, она, естественно рыдала и первой кинулась ко мне, но ее остановил доктор.
– Что за беспредел? Тут больница, а не паб! – у доктора Нэйта раздулись из без того широкие ноздри.
– Но… – начала Энн, – Мама Кэт сказала, что Кира очнулась. Мы подумали…
– Всем выйти из палаты, кроме четы Эллингтон. Простите, девушки, но сейчас не время для празднования, – доктор пригрозил моим подругам пальчиком, словно они нашкодившие малышки.
– Почему? С Рири что-то не так? – у Жужу вытянулось лицо, а папа подталкивал троих к выходу.
– Рири, – жалобно простонала Оли, но дверь захлопнулась у её носа.
– Тебе требуется отдых, Кира. Месяц в коме – это не шутки. Я вернусь, а пока побудь с родителями. Скоро придут медсестры и отвезут тебя на анализы. А пока отдыхай, – доктор Янг махнул мне и вышел в коридор, откуда доносились крики трех девушек.
– Мама, – позвала я, и приметила тень печали на её лице. Тень, которая оставила глубокий шрам.
За толстым слоем тонального крема проглядывались синяки под глазами из-за бессонных ночей. Появились новые морщинки, что исполосовали уголки опустившихся губ. Некогда горящие, озорные, живые, синие, как глубина океана глаза, потускнели и собрали в себе мрак кошмаров наяву.
Мама похудела. Шифоновая сиреневая кофта, некогда облегающая пышную грудь и тонкую талию, висела на ней, как на вешалке. Несмотря на привычный гордый вид, мама поникла, как цветы, простоявшие в вазе без воды. Не могу представить, что она пережила, пока я находилась в коме. Мне хорошо, я ничего не помнила, а она видела меня каждый день. Каждый божий день умывалась слезами и боялась, что я не очнусь. Месяц в коме – это много. Иногда люди не посыпались.