Виват, Петербург! Выпуск 8 - страница 4

Шрифт
Интервал


Пожелтевшие листья трусцою
Всё летят и летят, и снуют, и снуют,
Словно тоже о жизни поют.
Осень в скверике Виктора Цоя
Мне тихонько посмотрит в лицо и
Незаметно оставит свой след навсегда,
Как по имени Солнце звезда…

Вечная музыка и пальто в гардеробе

Светлой памяти моей мамы…

Вечер обещал быть прекрасным, ибо сегодня нам предстояло, наконец, посетить Филармонию. Для гурманов классической музыки, каковым являюсь и я – это настоящее большое событие. Я бы даже сказала – таинство соприкосновения с прекрасным. Многое изменилось за последние годы. Билеты теперь покупаются онлайн. Да и распечатывать их не надо, достаточно предъявить штрих-код в телефоне. Но магия классической музыки остаётся неизменной. Долго без неё прожить нельзя, сразу создаётся ощущение нехватки чего-то очень важного и необходимого.

Память тут же перенесла меня в начало века, в так называемые «нулевые», когда народ, прошедший горнило несносных девяностых, стал вновь возвращаться в театры. Конечно, наша семья не прекращала посещение театров даже в то несносное десятилетие, но очень уж грустно было видеть полупустые зрительные залы, порою заполненные всего лишь на треть.

И вот в начале века картина изменилась. Опять аншлаги. Как приятно! В те годы мы с мамой часто ходили в Филармонию, очень часто. Я всегда любила классику, а для мамы она и вовсе была сродни воздуху, без которого само существование невозможно. Мы приходили заранее, ибо мама всегда обожала просто посидеть перед концертом в зрительном зале, почувствовать его ауру или постоять в фойе среди портретов Великих композиторов. А аура в Филармонии, действительно, была потрясающей. Как и публика! Тактичная, высококультурная, искренняя, лишённая всякого снобизма и пафоса, иными словами – та самая Ленинградская интеллигенция, пришедшая к нам из далёких военных и первых послевоенных лет. Она всегда была особенной. И, находясь среди них – уникальных, замечательных людей уже уходящей эпохи – я ощущала настоящий прилив сил. А мама же и вовсе являлась частью той эпохи, поэтому чувствовала себя, как дома. Обладая врождённой культурой речи, она легко могла найти собеседника – как среди зрителей, так и среди служителей Филармонии. Особенно запомнилось её общение с одним молодым гардеробщиком. А точнее – студентом Консерватории, подрабатывающим по вечерам в гардеробе. Как и когда они разговорились впервые – я уж и не припомню, но беседы стали регулярными. Поскольку приходили мы заранее – очереди в гардеробе ещё не было. И за те две-три минуты, пока я поправляла причёску перед зеркалом, мама со своим собеседником успевали поделиться впечатлениями о композиторах, исполнителях, да и просто о музыке. В конце диалога она всегда желала ему удачи, а он ей – здоровья.