– А вот я как приехал сюда тридцать лет назад из Глазго, так никуда и не езжу. Чего я там забыл?
«Так вот откуда этот дурацкий акцент», – подумал я про себя, а вслух опять продолжил своё:
– Ну а друзья, родственники…
– Да ну их всех… Те, кто хотел, – сами сюда приезжали, а кто не хотел – тот пролетел. И вообще, на что мне эта Шотландия, когда я здесь, в Австралии?
Мы были настолько поражены его полным отсутствием хвалёного шотландского патриотизма, что разговор более не поддержали (а может, и просто уже доехали) и причин такого отношения к покинутой им стране так и не узнали… Может, он был националистом, которого, как и капитана Гранта, достала «английская оккупация Шотландии»? А может, просто считал, что хорошая погода и дешёвое пиво – вполне адекватная замена тысячелетней истории предков…
Впоследствии я ещё несколько раз сталкивался с похожим негативным отношением к «отеческим гробам» среди первого-второго поколения местных иммигрантов, включая и русскоязычных. Один мой приятель не так давно даже признался, что он, если б мог, эти гробы в прямом смысле сюда, в Австралию, перевёз бы, так как их здесь ему любить было бы куда легче… Скажу честно, что для меня до сих пор такие высказывания как железом по стеклу, но первое, из канберрского такси, всё-таки удивило сильнее всего. К слову, те местные ребята, кого я считаю настоящими австралийцами (потомки спецпереселенцев-каторжников XIX века), наоборот, своими корнями гордятся, историческую родину очень уважают и посетить совсем не гнушаются. А вот среди вновь прибывших товарищей разброду, шатаний и цинизма почему-то куда больше. Кто-нибудь может возразить, что, вероятно, и раньше так было: сначала англо-ирландско-шотландские зеки тоже презирали изгнавшую их страну, и только потом, лет через 150–200, их прапраправнуки её снова зауважали. Однако это мнение вряд ли справедливо, и его опровергает, например, тот факт, что и более чем 100 лет назад во время Первой мировой войны защищать далёкую Британию (mother country – родную страну) отправились около 350-ти тысяч из 5-ти миллионов жителей Оз (то есть каждый седьмой мужчина, или, по-другому, чуть ли не каждый второй парень в возрасте от 18-ти до 35-ти лет), а ведь мобилизации или призыва в армию в то время здесь не было, и все они были