– А ты пробовала поговорить об этом с Бекки? – спросила Тара. – Я имею в виду, как-нибудь донести до нее, что ты воспринимаешь ее всерьез. Если ей не нравится, что ты обращаешься с ней как с ребенком и она бунтует, то с годами ситуация только усугубится. Вы должны как-то договориться.
– Тара, может быть, я и обращаюсь с Бекки как с ребенком, но она и есть ребенок. Ей двенадцать лет. Я знаю, что Бекки считает себя взрослой, но в этом она, к сожалению, ошибается.
– Сейчас дети взрослеют быстрее. Я не говорю, что ты должна позволять Бекки делать все, что ей вздумается, но не преувеличивай проблемы.
– Я этого и не делаю. Просто всякий раз, когда я пытаюсь объясниться с Бекки, мы оказываемся по разные стороны баррикады. Бекки упорно не хочет меня слышать, даже не пытается взглянуть на вещи с моей точки зрения. Поэтому ничего и не меняется.
– Вспомни себя в ее возрасте, – ответила Тара. – Ставила ты себя в двенадцать лет на место своей матери?
Они сидели на кухне Джиллиан. Был вечер понедельника. Бекки после школы сразу ушла к Дарси. Джиллиан в лондонском офисе допоздна разбиралась с одним скандальным клиентом. Потом поехала за покупками и, только выставила на стол пакеты с продуктами, кормом для Чака и наполнителем для кошачьего туалета, как позвонила Тара. Она допрашивала в Шоберинессе свидетеля, который, по ее словам, играл ключевую роль в актуальном на сегодняшний день расследовании, и на обратном пути решила заглянуть к Джиллиан, о чем и сообщила по телефону.
Спустя пару минут Тара уже стояла в дверях – как всегда, несколько напряженная и совершенно неотразимая в своем темно-синем брючном костюме, бежевых сапогах из дорогой кожи и такого же цвета пальто. Джиллиан, к тому времени успевшая накормить голодного Чака, лихорадочно рассортировала оставшиеся покупки и пригласила Тару за стол.
– А с Томом у нее как? – спросила Тара, имея в виду Бекки.
– С Томом? Прекрасно! – ответила Джиллиан. – Но в этом-то как раз нет ничего удивительного. Том редко бывает дома, и в эти немногие часы может позволить себе быть папой мечты, который все разрешает дочери и даже сам участвует в ее безумствах. Черная работа остается на мою долю.