Сегодня Рафел просто хотел проверить соответствие суммы вклада документам, которые им дали в отделении банка в Марсене, и снять немного денег, чтобы начать пользоваться счетом. Она сказала, что сделает то же самое на следующий день. Сейчас, глядя, как он уходит вместе с Эли и двумя телохранителями (по крайней мере, теперь он согласился взять телохранителей), она хотела побыть одна.
Воспоминания и боль утраты омывали ее как волны.
Сореника не была для нее знакомым городом, но находилась близко, очень близко от того места, где она выросла. Воспоминания и боль утраты.
Она поклялась никогда не возвращаться, чтобы не позволить тем ранам снова открыться здесь. Прошло двадцать лет, ферма, наверное, уже давно перешла к кому-то другому. Не осталось никого из ее родных, чтобы работать на ней. Ее брат был совсем ребенком. Она понятия не имела, удалось ли им с матерью убежать, выжили ли они. В ее воображении промелькнула картина, как та женщина, которой она стала теперь, столько лет спустя, находит брата, маму. Видит ужас на их лицах – так как они должны знать, что с ней случилось и, следовательно, кем она была.
Слишком большой позор. Слишком сильная боль укоренилась в сердце. Одна только мысль об этом была мучительна.
Она не собиралась возвращаться на ферму. Она никогда не планировала оказаться так близко. В двух или трех днях пути верхом (она плохо держалась в седле). Но даже здесь, на побережье, столько воспоминаний хотело вернуться к ней, заявить на нее права. В том числе ее имя.
Как ей называть себя теперь? Здесь, в Батиаре. Неужели она по-прежнему Надия бинт Диян?
Или она снова Ления Серрана? Та потерянная девочка.
А когда они отплывут – а это неизбежно случится, – что тогда? Кем она тогда будет? Рафел использовал три имени, по одному для каждой веры, в зависимости от того, где они находились. Он менял выговор, места рождения. Она не знала, способна ли на это. На такую жизнь. Киндаты… возможно, они к этому привыкли. К необходимости быть гибкими, приспосабливаться к ситуации, даже в вопросах собственной идентичности. Того, как они молятся. На каком языке. Она этому так и не научилась. Она была ашаритской рабыней с ашаритским именем так долго, так далеко от дома. От самого понятия дома.
Сейчас она недалеко. И все-таки далеко.
В Соренике у них была цель. Рафел объяснил ей. Именно по этой причине (в том числе по этой причине) он ходил к той женщине, Гаэль, в Марсене. За сведениями. И за любовными объятиями, подумала она, но не произнесла этого вслух, когда он вернулся на корабль утром.