– Эй, зёма! – раздалось откуда-то справа. – Не простудишься на холодной земельке-то?
Голоса загоготали, словно вороньё. Они уже не боялись выдать себя.
– А ты поди, проверь, – огрызнулся ефрейтор. В бардачке, туго перетянутый тканью, покоился трофейный Браунинг. Пусть в магазине всего четыре патрона, но ему и этого хватит. Только бы успеть… – Что же ты стеснительный такой? И дружки твои! – как можно громче прокричал он, стараясь заглушить щелчок открывающейся двери.
Всего несколько сантиметров осталось.
Слева и справа зашелестели ветви – обходят сволочи!
– Давай-давай, стеснительные! У меня тут аккурат для вас гранатка припасена, – врал Загорский.
В диалог вступил Шмайсер, характерно застрекотав затвором. Пули забарабанили по металлу – ещё пара сантиметров и точно мне хана!
Вдруг они, как по команде, побежали. Со всех сторон. Затрещали сучки. Десятки ног бросились в его сторону. Загорский пыхтел, и тянулся к спасительному бардачку, когда за спиной раздался знакомый голос:
– Серёг? Ты, как тут?
Он развернулся на сиденье – на него в упор смотрел Савельев. Какой-то ты не такой, как обычно, – пронеслось в голове у Загорского. Сослуживец мерзко улыбнулся, сжимая в руке ТТ, дуло которого уставилось ему в лицо.
– Ах, ты ж, сволочь… – выстрел.
***
– Молодчик, Сава! – прокричал запыхавшийся Кусок. – Он, когда про гранату сказанул, я чуть не перетрухнул.
– Ты с дуба рухнул что ль? Какая нахрен граната. – отозвался Савельев, брезгливо выпихнул того из кабины и открыл дверцу бардачка. – Вот и всё! А ты чуть в штанину не пустил, – продемонстрировав подельнику пистолет.
– Да кто этих упырей разберёт?! Вдруг не заливает. Тяжёлый, блин. Давай-ка, подмогни. – Они кряхтя оттащили убитого в поросший редким кустарником кювет и плюхнули его наземь. Кусок ловко обстучал карманы убитого, извлекая нехитрый скарб, еле слышно напевая какую-то до боли знакомую мелодию.
– Вы долго тут возиться будете? – прогундел недовольный и требовательный бас за их спиной. Кусок не сразу поняв, кто к ним обращается, уже повернулся чтобы ввернуть пару ласковых, но увидев позади себя Янковского чуть не подпрыгнул от страха, весь как-то сразу съёжился, глазки забегали и он смог только сдавлено выдавить из себя:
– Кова, всё на мази, не кипишуй!
Эта почти восковая маска, которая появлялась на лице Янковского в самые ответственные моменты не сулила ничего. Славившийся немногословностью и скорой расправой без каких-либо объяснений и «последних предупреждений» Кова, ростом чуть выше ста семидесяти сантиметров, с невероятно развитой мускулатурой и поистине убойным хуком с правой, был одной из двух правящих этой разномастной толпой половиной. Вторая же половина, та самая из-за которой и пришлось заварить весь этот сыр-бор – Герасимов Андрей Семёнович, 1919 г.р., рост 168, вес 75, ранее дважды судим, – находился сейчас в Новой Тюрьме, что располагалась на острове Орешек, супротив Кронштадта и был в ожидании этапирования к месту предполагаемого схрона «общака». Это был лишённый каких-либо даже мало-мальских намёков на моральные ориентиры человек. Собственно даже и это слово «человек» довольно в расплывчатой форме позволяло составить о нём представление. Скорее даже так: это было смертоносное насекомое в человеческом обличие, неминуемо уничтожавшее каждую мешавшую ему в достижении поставленных целей живую душу. Он не был ни жесток, ни добр – нет. Такие понятия не входили в его лексикон. Он словно микроскопическая Чёрная дыра поглощал всё вокруг себя, не отдавая взамен ни-че-го.