Несколько раз в барак заходил Степаныч. Стряхнув с шапки и полушубка снег, он грелся у печки, цепким взглядом осматривая обстановку, потом прохаживался по центральному проходу, заводя, по своему обыкновению, пространные разговоры на разные темы. Общался с блатными, которые как только получали сигнал о появлении в бараке надзирателя, тут же прятали карты. Один такой разговор Степаныча с Климом почему-то очень заинтересовал Чупракова. Василий как раз рассказывал соседу один забавный случай в Крыму, который приключился у них с женой во время медового месяца, как вдруг Николай осторожно, чтобы никто не заметил, дал ему знак замолчать и, не поворачивая головы, стал сосредоточенно к чему-то прислушиваться.
– …Вот у Колоскова в первом такие сюжеты – глаз не оторвать! Против твоих – прямо Третьяковская галерея! – со смехом говорил Степаныч.
– Колос фармазонщик[7], ему без блеску никак, а вору мишура ни к чему! – в тон надзирателю весело ответил Клим.
– Ну да, ну да… – покивал Степаныч. – Ну, смотрите тут! Не балуйте!
– А у меня в госпитале тоже интересный случай был… – как бы продолжая разговор, стал говорить Николай, когда мимо, ухмыляясь в свои запорожские усы, проходил надзиратель.
– О чём это они? – шёпотом спросил Василий, когда за серым кардиналом хлопнула входная дверь.
– О занавесках, – с задумчивым видом ответил Чупраков. – Степаныч Климу попенял, что, мол, занавески у него старые, рисунки выцвели, а одна вообще заштопана. Мол, не по статусу как-то, что у Колоса из первого барака красивее…
– Ну, всё правильно. Клим авторитетный вор, пахан и выше Колоса в их уголовной иерархии стоит, – непонимающе нахмурился Василий. – И что?
– Да так, просто разговор интересный… – рассеянно, думая о чём-то своём, пожал плечами Николай.
После вечерней проверки и ужина, который состоял из половинной порции жидкой пшённой каши и кипятка, обитатели барака разошлись по своим местам, но спать никто не собирался. За окном всё так же завывала метель, и было ясно, что и завтра на работу выводить не будут.
Василию спать не хотелось, но и разговоры с соседом его порядком утомили. Всё ещё не решив, стоит ли доверять Николаю, он тщательно обдумывал каждое слово, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего, а после трёх лет молчания это было очень утомительно, и к вечеру от напряжения стало ломить в висках.