Пастор умолк, глядя Орсо в глаза и сжимая драгоценности в руках. На высоком лбу блестели капли пота, седые волосы казались медными в отблесках огня. Кондотьер брезгливо сплюнул:
– Не пытайтесь меня подкупить, Эрнесто. Только не меня. Мне ничего не нужно от скопища грязных ублюдков, называющих себя слугами святой церкви. Мне нужна Треть – а вам пригодится быстрая смерть. Я жду.
Альбинони помолчал, а потом сжал пальцы так крепко, что побелели суставы.
– Что ж. Ищите, Орсо, – твердо отрезал он и одним изящным, почти танцевальным движением нанизался грудью на клинок.
Полковник окаменел. С бранью рванул скьявону назад, и пастор Альбинони тяжело осел на ступеньки, все так же глядя в глаза кондотьеру. Несколько блестящих темных капель скользнуло с острия на камень крыльца.
– Тварь… – прошептал Орсо. – Тварь, тварь! – заревел он вдруг, остервенело вонзая клинок в живот умирающего, а затем снова и снова. – Будь ты проклят, проклят!
Но пастор уже не слышал, только тело равнодушно дергалось при каждом ударе да глухо постукивала о створку двери безвольно откинутая голова. Орсо отшвырнул окровавленную скьявону и рухнул на ступеньку, тяжело дыша и все еще бессвязно что-то бормоча.
* * *
…Полковник оборвал смех, отирая пот со лба. Куда мне до вас, пастор. От вашего хохота сейчас должен сотрясаться ад. Правду говорят, что самый надежный тайник всегда на самом виду. Как настырно вы совали мне в руки ладанку, как пафосно толковали о Святой церкви! Вы знали, что этим лишь сильнее оттолкнете меня от своего подкупа. И плевать вы хотели на мои угрозы, когда я сам тыкал избавлением вам в грудь. Право, вы слишком изящно выставили меня олухом, чтобы я мог обидеться.
Поднявшись на ноги, Орсо вновь обратился к Пеппо:
– А знаете, Джузеппе, вы мне нравитесь. Я уважаю смелых людей. Однако оцените происходящее здраво: ни вам, ни Годелоту не будет покоя. Сегодня вы обошли меня, но настанет завтра. Бросьтесь сейчас со стены – и я примусь за ваших друзей. Я вытрясу из Годелота все, что он знает, до последнего слова. Я разыщу мальчугана, что носил для вас письма, наведаюсь снова к прелестной лавочнице. Я буду клевать по зерну, словно воробей, и все равно добьюсь своего. Вы же сами, будто малодушный дезертир, просто спрячетесь в земле, отдав своих близких мне на съедение. Да, вероятно, я могу опоздать. Но подумайте, сколько жизней будет без всякого толка сломано вашим упорством.