– Хорошо, – кивнула я, стараясь не терять лицо. – Тогда назовите полностью фамилию, имя и отчество вашего супруга и дату его рождения с годом.
– Абраменко Владимир Сергеевич, – вздохнула девушка. – Шестнадцатого июля. А год… Год. Восемьдесят седьмой, вроде. Да, восемьдесят седьмой.
Я приподняла брови – забавная ситуация, жена не знает год рождения мужа. Ну хоть с датой не запнулась, уже хорошо.
– Мы ведь на его день рождения и познакомились, – каким-то извиняющимся тоном продолжила она. Он такой грустный сидел возле кафе. Разговорились, а потом все так закрутилось…
Я стала выкладывать карты на стол. Информации мало, слишком мало, но это хоть что-то.
Карты несли какую-то чушь. Совершенно разрозненная ерунда, которую я никак не могла собрать воедино.
Колода словно взбесилась и выдавала совершенно противоречивые карты. Я продолжала расклад, но уже видела, что ничего, что могло бы связать факты между собой, там не было.
Последняя карта легла на стол, и я уставилась в ожидании озарения.
Молчание затянулось, а озарение не приходило.
– Ну, что там? – поторопила Юля.
Впервые за полгода я не могла ответить ничего. Я смотрела на веер перед собой, а в голове настойчиво бились строчки некогда популярной песни:
“Равный мне возник игрок.
Мои мысли он читал,
Все мои тайны знал!”
Это ничем не помогало. Скорее даже мешало, не давая сосредоточиться на текущей ситуации. Мандраж, который я испытывала утром перед сеансом, и который усилился, когда речь зашла о пропаже человека, достиг уровня паники.
Ладони потели, по спине пробегал холодок, а лицо стало покалывать, как будто к нему резко прилила сразу вся кровь, которая была в теле.
Я вдохнула и медленно выдохнула. Ломать комедию не было смысла – я ничем не могла помочь женщине, которая в слезах сидела передо мной.
– Простите, Юлия. К сожалению, я пока не могу дать вам никакого внятного ответа. За деньги можете не беспокоиться – я с вас ни копейки не возьму.
В лице клиентки ничего не поменялось. Совершенно замогильным голосом она ответила:
– Почему-то, я так и думала. Никто не может помочь, никто.
От этого безусловного принятия мне стало еще гаже. Я бы гораздо легче пережила претензии, скандал, истерику. Но вот это покорное согласие с тем, что ничего нельзя ни узнать, ни сделать, меня просто добило.
Настроение и вера в мои силы рухнули на самое дно. Впервые в жизни ко мне обратился человек с реальной, а не надуманной проблемой, а я сижу, как пень с глазами, и не могу даже утешить!