– Не буду спрашивать, зачем тебе эта дохлая сучка, – со смехом сказал тогда главарь банды, – Хочешь, забирай себе. Но не рассчитывай на харчи. Корми и пои ее сам, как знаешь.
И больше его не трогали.
А, тем временем, их пародийный мирок все больше сходил с ума. Тут и там появлялись безумцы, которые портили системы жизнеобеспечения. Портили еду. Сливали воду. Резали себе вены. Резались. Стрелялись. Поджигали себя живьём, превращаясь в живые факелы. Калечили себя. Выкрикивали такое, от чего кровь стыда в жилах. Призывали покаяться. Или завывали о том, что Бог их всех покинул…
И число безумцев увеличивалось.
И их убивали…сначала с ужасом перед их заразным безумием. Перед тем, во что превращается человек, теряя остатки достоинства. С чувством брезгливой жалости и отвращения. А потом, просто…как надоедливых насекомых.
Антон видел, как некоторые рвались на поверхность. Они бормотали что-то о прощании с солнцем. Они кричали и вырывались, когда их пытались остановить…
И такие пугали Антона больше всего…пугали своей тупой обречённостью. Своей жуткой сосредоточенностью и одержимой целеустремлённостью. Как маленькие грызуны из прошлого, что временами, поддаваясь всеобщей истерии, стайками неслись к водам ещё живых тогда морей и бросались навстречу своей гибели…
Антон думал, что бункер сожрёт сам себя. Но, внезапно, эпидемия безумия прекратилась.
Люди словно выгорели. Наступило что-то вроде тупого оцепенения и апатии. Бессильное, смиренное отчаяние перед неотвратимостью мучительного конца.
Только Антон продолжал вести рассчеты. Продолжал брать нужные детали. Продолжал конструировать…
Он бросил взгляд на высокую конструкцию у стены, напоминающую овальную рамку зеркала без стекла, поблескивающую в тусклом освещении.
– Завтра…завтра должно быть готово.
Аня хотела что-то сказать. Но, не стала. То ли сил не хватило. То ли просто не захотела его огорчать.
Он и сам почти потерял веру. И частенько задумывался о том, а не ошибся ли он? Он считал себя одним из тех, кто сохранил рассудок во всеобщем сумасшествии и помешательстве. Может быть, это иллюзия, и он тоже сошел с ума? Только, по-своему.
От этих мыслей хотелось плакать.
Шаркающие шаги.
– Антон? Привет, Аня!
Он поднял глаза.
Перед ним стоял ссутулившись человек с лицом, напоминающим восковую маску. Редкая щетина. Спутанные колтуны темных волос и лихорадочно блестящие глаза. Петр.