Засыпая, я думаю, чему был подобен ад,
если самое страшное вот оно, вокруг, рядом?..
Холод жмется и кошкой ластится под ладонь,
забираясь мне в грудь удушающим, сладким ядом,
отнимая биение сердца: жив я, мертв?
Я свободен от смерти, но толку в такой свободе…
Если есть в небе Бог и милостив, почему
он забыл обо мне и чем я ему неугоден?..
От веревок избавиться, если не выйдет – вырвать,
вместе с памятью все обрубить и затем уйти.
Ты, глядящий теперь глазами совсем чужими,
осознай наконец, что давно разошлись пути,
и держать не пытайся. Держащий – свободе недруг,
одиночеству недруг, мне самый лютый враг.
Все из них говорили, как ты теперь мне, про благо,
но от вашего блага мне не искать добра.
Ты стоишь на пороге, мнешься, рискуя жизнью,
умоляешь вернуться в прошлое и домой.
Только ты опоздал. Полвека как, вниз сорвавшись,
не зову тебя больше другом и за собой.
AU падения с геликарриера
Дно залива полно илом, мусором, моей болью,
твоим телом, по частям раскиданным после взрыва,
отходящее подарком страшным гудзонским рыбам.
Мне б нырнуть за тобой, мне б смочь за тобой сорваться.
Мне б оплакать тебя, оплакать гибель твою, но тщетно:
слез не катится из глаз этих столько десятков лет,
что не вспомнить уже, им были ль знакомы слезы.
И стою теперь, утопая в памяти, как в песке, и
бьется жилкой твое имя в седом, как зима, виске.
Сколько помню: открываешь рот – получаешь снег.
Прости мой истерический страшный смех,
просто я захлебываюсь этим холодом по самый сорок второй.
Я очень хочу домой.
Сколько себя помню: открываешь глаза – получаешь мрак.
И, кто бы ни подошел, он смертельный враг,
и у каждого, как проклятие, только одно лицо,
и его не размыть свинцом.
Сколько помню: подчиняешься приказам – остаешься жив,